В дверь колотили. Дверные петли жалобно заскрипели. Без сомнения, тот, кто рвался в комнату, был уверен, что Дойл прячется здесь.
Спичка обожгла ему палец. Он зажег новую, отыскивая глазами окно. Господи, хоть бы оно здесь было! В свете спички блеснуло стекло. Дойл кинулся к окну, откинул щеколду и последний раз обернулся к двери. Теперь казалось, в комнату ломятся, навалившись на дверь всем телом. Окно распахнулось — Дойл выглянул наружу. Времени для колебаний не было, и, выкинув саквояж, Дойл выпрыгнул из окна, стараясь сгруппироваться, чтобы смягчить удар о землю. Он кубарем прокатился по грязи, подхватил саквояж и что было сил помчался прочь.
Дойл остановился под сводами церкви Святой Марии, чтобы перевести дух. Все еще опасаясь крылатых чудовищ, способных наброситься на него с небесной высоты, Дойл понемногу успокаивался. Он дрожал от холода в мокрой от пота рубашке. Неяркий свет, струившийся от алтаря, притягивал к себе, как магнит, и Дойл, не раздумывая, направился внутрь.
«От кого я спасался? — спросил себя Дойл. Он оглядывал темные стены церкви, освещаемые тусклым пламенем свечей. — Может, у меня разыгралось воображение, которое сделало обыкновенного ночного сторожа причиной неописуемого страха? В медицинской практике известны случаи странных галлюцинаций у солдат, долгое время находившихся под обстрелом и испытавших нервное перенапряжение. А разве я не находился в сходной ситуации, обороняясь от невидимого врага? Но что, если излюбленный метод этих мерзавцев заключается как раз в том, чтобы довести свою жертву до сумасшествия, держа ее в постоянном страхе, а не вступать в открытую схватку? Надо только найти подходящий повод для страха, и жертва проглотит наживку. Обрушить на человека необъяснимые ночные звуки, блуждающие огни, чудовищные пугала на дороге — и готово: одна мысль о том, что кошмары реальны, быстро сведет его с ума».
Стоя у алтаря, Дойл почувствовал сильное желание зажечь свечу и в молитве призвать на помощь высшие силы.
БОГ ЕСТЬ СВЕТ, И ВСЯКАЯ ТЬМА ВНЕ ЕГО ЦАРСТВИЯ, прочел он надпись на стене.
Дойл держал зажженную свечу, удивляясь сам себе. «Вот я стою здесь, в храме, внутренне раздираемый вечным противоречием, мучающим человечество, — противоречием между верой и страхом небытия. Кто мы на самом деле: создания добра и света, несущие в себе искру Божью, или заложники в борьбе между некими высшими силами, жаждущими власти над миром и триумфа собственных тайных законов?»
Дойл не мог ответить на этот вопрос.
Вспомнив о профессоре Сэкере, он решил не возвращаться в его кабинет. Гораздо полезнее сейчас поесть, выпить чего-нибудь горячего и собраться с мыслями. А потом нанести визит Елене Петровне Блаватской, обладающей уникальной способностью указывать человеку выход из тупика, в который попала его душа.
Глава 7
ГОСПОЖА БЛАВАТСКАЯ
Два часа спустя Дойл сидел среди немногочисленных членов Общества трансценденталистов в Грейндж-холле и слушал лекцию Е. П. Блаватской. Никаких заметок, предварительных тезисов у нее не было. Лекция Блаватской была свободной импровизацией. Несмотря на то что иногда смысл сказанного ускользал от слушателя и вообще следить за ходом мысли лектора было нелегко, впечатление Блаватская производила неизгладимое.
— В истории человечества не было духовного лидера, который бы изобрел новую религию. Да, появились новые версии, новые интерпретации старого, но истины, на которых зиждились новации, были древнее, чем само человечество. Пророки, по их собственному признанию, ничего нового никогда не открывали и предпочитали называть себя носителями. Ни Конфуций, ни Зороастр, ни Иисус, ни Магомет никогда не говорили: «Это я создал». Все они неизменно повторяли одно: «Это мне было дано, и это я передаю вам». То же самое происходит и сегодня.
Блаватская говорила с большим воодушевлением, ее глаза сияли. Невысокая и полная, она, казалось, стала выше и стройнее. Сбивчивая и неточная английская речь, в которой в начале лекции слышался сильный акцент, теперь лилась плавно и уверенно, словно это был ее родной язык.
— В мире продолжает существовать мудрость, перед которой меркнут все наши ничтожные представления об истории человечества. Я, конечно, имею в виду мудрость, заключенную в древнейших фолиантах, огромное их количество неизвестно на Западе. Только у буддистов в Северном Тибете насчитывается триста двадцать пять томов, а это значит, что в них содержится информации в пятьдесят-шестьдесят раз больше, чем в Библии, повествующей лишь о двухстах тысячах лет человеческой истории. Повторяю: всего лишь о двухстах тысячах лет зафиксированной истории человечества. «Но это же дохристианский период! Что за белиберда! Да она просто сумасшедшая! Она должна замолчать!» У меня в ушах прямо-таки звенит голос какого-нибудь возмущенного архиепископа из Кентербери, жаждущего заткнуть мне рот.