— Александр не спешил покинуть спальню. Не упуская ни одной кровавой детали, он рассказал, что перебил всех слуг в доме, подробно описывая смерть каждого из них. В течение четырех часов он пытал родителей. Облив керосином постель матери, он раскурил сигару и поднес огонь к ее лицу. Он сказал, что ей не придется тратить время на молитвы, она и без того отправится в ад за свои грехи, как только он убьет ее. Впрочем, сказал он, можно считать, что они оба уже в преисподней в руках Дьявола. Развязав отца, Александр предложил ему выбор: либо отец на его глазах займется любовью с матерью, либо попробует схватиться с ним. В ярости отец бросился на Александра. Он был еще очень крепким и сильным, однако Александр, сбив отца с ног, стал жестоко и методично избивать его, пока отец не потерял сознание. Когда отец приходил в себя, он снова бросался с кулаками на сына. И снова Александр избивал его, зверея от вида крови и наслаждаясь унижением отца. В лютой злобе он что-то кричал — человеческое существо на это было не способно. Через некоторое время тот, кого отец считал своим сыном, растворился в темноте. Отец пришел в себя от невыносимого жара. Спальня была объята пламенем; кровать, к которой была привязана моя мать, сгорела дотла. Каким-то непостижимым образом отцу удалось выползти в коридор. Он дотянулся до окна и вывалился вниз. Упав на кусты, он переломал ноги. Какое-то время спустя священник нашел его возле конюшен. Отец был без сознания.
Спаркс тяжело вздохнул. Он шел, опустив голову, то и дело зябко поводя плечами, будто охваченный лихорадкой. Дойл попросил прервать рассказ: ему стало нехорошо. Схватившись за парапет, он склонился к воде. Его вырвало.
— Извините, — промямлил Дойл. — Извините, Джек.
Спаркс подождал, пока Дойл придет в себя.
— Я попросил священника показать мне тело отца. Священник было воспротивился, но очень скоро уступил и отвел меня в гончарную — единственную постройку, уцелевшую после пожара. На узких деревянных столах лежало несколько обгорелых тел, которые удалось вытащить из-под обломков. Лицо отца было неузнаваемым. Я посмотрел на его руки: обручальное кольцо расплавилось на почерневшем пальце. На внутренней стороне ладони я увидел отпечаток, словно вдавленный в кожу. Подавив ужас и страх, я вглядывался в его ладонь, пытаясь вспомнить, где этот рисунок видел раньше. Много позже я вспомнил. Отец вывез из Египта множество древних безделушек, стены его кабинета были увешаны ими. Более других меня изумляла серебряная вещица — амулет в форме глаза бога Тота. Зная, что он мне нравится, отец подарил мне его в день моего рождения. Когда мы впервые встретились с Александром и он отдал мне свой черный камень, я в благодарность послал ему эту дорогую для меня вещь. Отец вскоре заметил ее пропажу, и мне пришлось сказать, что я потерял ее, купаясь в речке. Думаю, отец не поверил… Я знал, что Александр надевал этот амулет во время ночных вылазок. Он был убежден, что амулет обладает какой-то мистической силой, помогая ему быть неуловимым. Увидев отпечаток на ладони отца, я понял, что всё до единого слова в его письме было правдой; во время схватки отец, видимо, сдернул амулет с шеи Александра. Он хотел дать мне возможность самому все увидеть и понять.
— Но Александр, должно быть, вырвал амулет из рук отца, — проговорил Дойл.
— Да, однако он отпечатался на ладони.
— Александра схватили?
Спаркс отрицательно покачал головой.
— Нет. Он словно растворился. Школьный курс он закончил и успел осуществить план чудовищной мести. Скорее всего, он был вне пределов досягаемости кого бы то ни было. Через три недели после похорон на мое имя пришло письмо. Без обратного адреса. Почерк мне был незнаком. В письме подробно описывалось убийство мальчика на пасеке, нападение на девушку у реки, а также изнасилование девушки в Германии. Теперь я понял страшный смысл подарков, полученных когда-то от Александра. В письме лежал и этот серебряный амулет.
Спаркс разжал ладонь — на ней тускло поблескивал серебряный глаз Тота.
— Вы его сохранили? — У Дойла перехватило дыхание. Спаркс пожал плечами.
— Больше ничего не осталось. Мне нужно было хоть что-то… — он отыскивал подходящее слово, — чтобы как-то собраться с силами…
— Чтобы отомстить, — подсказал Дойл.
— Не только. Осознать все я был не в состоянии. На это потребовались годы. Я искал… смысл. Ясное понимание и цель. Мне было всего двенадцать лет, мой привычный мир рухнул. Все, что я любил, во что верил и чем дорожил, погибло… Это было ужасно.