В пяти или шести крытых арбах оказались плененные юнонами горцы и юные горянки, предназначенные для продажи в рабство. Обделенные добычей бросались к ним, выбирали пленниц, намереваясь обратить их в своих наложниц; разбивали на руках пленников наручники, освобождали ноги от пут…
Об этом донесли Спитамену, и он, подстегнув Карасача, помчался к захваченному обозу, успев крикнуть: «Пришлите туда Камака!..» Он издалека увидел, как скифы, придерживая одной рукой на спине мешок, другой тащили упирающихся девушек.
— Люди! Опомнитесь! — крикнул Спитамен, осаживая коня. — Разве вы их вызволили из неволи для того, чтобы сделать своими рабынями?.. У них есть отцы и матери, которые, как и вы, лютой ненавистью ненавидят Искандара. А некоторые из них отдали свою жизнь во имя спасения отчизны. Того, кто родился свободным, только враг может обратить в рабство. А вы разве враги согдийцам?..
Тем временем к Спитамену подскакал Камак, а отряд его обступил полукругом нагруженных добычей скифов и массагетов, преградив им путь.
— Разве то, что вы несете, принадлежит вам? — продолжал Спитамен громовым голосом.
— Это военная добыча! Зря, что ли, мы жизнью рисковали?.. — был ответ.
— Наша добыча — это отобранное у юнонов оружие! — сказал Спитамен. — А все, что ими было награблено, должно быть возвращено хозяевам!..
Среди скифов послышался хохот:
— Где их искать, этих хозяев? Может, велишь нам разъехаться по кишлакам и развозить эти вещи?
— Девушек развезут усрушанцы. Они знают все кишлаки в горах и дороги, к ним ведущие…
— Где это видано, чтобы налитое в кубок вино выливать обратно? Напьемся вина вдоволь, а кубки затем отдадим. Ха-ха-ха!..
— Нет, кубки вы отдадите до того, как нальете в них вино! — сказал Спитамен, подняв руку и требуя тишины. И, обращаясь к усрушанцам, повелел: — Заберите у них девушек!..
Скифы отдавали заплаканных девушек нехотя, грязно при этом ругаясь и стараясь шлепнуть или ущипнуть их за грудь.
— Остальная добыча тоже должна быть поделена по справедливости, — сказал Спитамен, с трудом сдерживая горячившегося под ним Карасача. — В ней имеется и доля тех, кто ранен и не мог принять участия в дележе. Долю же тех, кто пал на поле боя, должны получить их семьи…
— Тогда пусть их семьи и помогают тебе одолевать Двурогого!..
— Лучше скажи, когда уплатишь нам то, что задолжал?! — послышались голоса.
Скифы и массагеты зашумели, выказывая недовольство.
К Спитамену подъехал рысью Датафарн и, наклонясь к уху, негромко сказал:
— Примчался гонец. Со стороны гор движется огромное войско юнонов во главе с Кратером. Наши люди устали…
Спитамен глянул на запад, где виднелся лишь тонкий краешек солнца, погрузившегося за потемневший край земли. А на востоке над горизонтом уже высыпали первые звезды. Быстро смеркалось… «Юноны, спеша на помощь к своим, всю ночь проведут в марше, — размышлял Спитамен. Ему было хорошо известно, какими подразделениями войск командовал Кратер. — Они объявятся тут только на рассвете. Если дать войску отдохнуть, можно встретить их со свежими силами…»
Подъехал Хориён с той же вестью, что и Датафарн. Спитамен поделился с ним созревшим в его голове планом.
— Кратер силен… — проговорил с сомнением Хориён, комкая бородку.
— Юноны будут утомлены дорогой и бессонницей, а нашим коням мы зададим сейчас овес, воины успеют отдохнуть, — сказал, горячась, Спитамен. — Когда еще Ахура — Мазда пошлет нам такую удачу?!
— Наверное, стоит рискнуть… — задумчиво проговорил молчавший до сих пор Датафарн; он смотрел на горизонт, и в его грустных глазах отражались последние отблески солнца.
Спитамен приказал погрузить на обоз собранное на поле битвы оружие, раненых и отправить его в сопровождении небольшого отряда в глубь пустыни, к небольшому оазису с тремя колодцами, где они уже не раз затаивались, исчезнув, как иголка в стоге сена.
Было приказано костров не разводить, довольствоваться ужином из холодного мяса, сухарей и сушеных фруктов, а затем спать. Но мог ли кто уснуть перед предстоящим на рассвете боем, если у него не железные нервы?.. Не ложился и Спитамен. Он с Шердором и Зурташем объезжал огромное поле, на котором завтра развернется сражение, если юноны сходу кинутся в бой, что, конечно, маловероятно, однако надо быть готовым ко всему. Спитамен запоминал каждый овражек, каждый бугор, прикидывал, где и как он построит войско. В небе сияла большая круглая луна, и было светло, как днем. Непривычная тишина стояла в степи. Не щелкали перепела, не подавали голоса шакалы, забившиеся в норы, не звенели даже цикады, будто все убрались подалее от опасного места. Земля под копытами коней гудела, что бубен, хоть и ехали они шагом, лишь кое-где переходя на рысь. Зурташ пришпорил коня и поравнялся со Спитаменом.