Александр распорядился поставить шатер на высоком холме вблизи Яксарта. Оттуда открывалась панорама стройки. Но он расположился именно здесь не столько для того, чтобы окидывать царственным взглядом растущий прямо на глазах великолепный город, сколько из-за необходимости постоянно видеть противоположный берег. Немало беспокойства доставляла ему та сторона, раскинувшаяся рыжей пустыней до самого горизонта, утопающего в горячем мареве, степные бродяги, именующие себя саками, одно из скифских племен. Одетые в шкуры, вооруженные преимущественно луками и стрелами, расположились они кочевьем вдоль Яксарта и, как видно, полагали, что смогут помешать Александру переправиться через реку, если он такую попытку предпримет. Или не ведают, глупцы, что он и не через такие реки переправлялся уже не раз под градом стрел?..
Глаза у них были зоркие, как обычно у степняков, Александра они узнавали издалека. Стоило ему спуститься к реке, чтобы умыться или просто подышать прохладным воздухом, как те, облаченные в шкуры, высыпали на берег, кричали и улюлюкали, стараясь привлечь к себе его внимание; сняв штаны и держась за пах, вызывающе демонстрировали свой срам, выкрикивали греческие ругательства, нарочно гундося и визжа, показывали зад, хлопая себя по ляжкам. И такое при этом несли, что даже кони македонян, понимай они человеческий язык, покраснели бы со стыда.
Вот и сейчас, едва Александр приблизился к реке, ведя в поводу Буцефала, чтобы напоить его, а затем искупать, да и самому окунуться разок-другой, десятка два саков подошли к берегу с противоположной стороны и, размахивая луками и копьями, затеяли какую-то дикую пляску. В сторонке стояли, вероятно, вожди, отличающиеся степенностью. Их кожаные колпаки были украшены пестрыми перьями диковинных птиц. Один из них, тот, что погорластее, приложил ко рту ладони рупором и заорал:
— Э — эй! Исканда — а–ар!.. Твою мать растак!.. Лучше уходи подобру-поздорову! Все равно разорим твое осиное гнездо!..
Толмач торопливо переводил Александру и вдруг, поперхнувшись, умолк, лицо его пошло пятнами. Сакский вождь продолжал что-то выкрикивать, надрывая горло, а толмач помалкивал. Александр глянул на него и сразу понял, что у того язык не поворачивается произнести то, что выкрикивает обнаглевший скиф. Вскипел он и кликнул десяток лучников — гоплитов, имеющих особенно тугие луки, стрелы, пущенные из них, летят далеко, и приказал им проучить распоясавшихся варваров. Гоплиты выпустили стрелы со специальным оперением. Но ветер дул с того берега, и стрелы, летя через реку, теряли силу, они только легко ранили двоих или троих. И все же скифы отступили чуть подальше от берега, однако после этого и вовсе распоясались.
Один из вождей поднялся на бугор, уселся на куске войлока и принялся что-то с аппетитом уплетать. Затем, обратив взор в сторону Александра, протягивал обглоданные кости: мол, хочешь?.. На, возьми!.. — и швырял их далеко в реку. Наливал что-то из бурдюка в глиняную чашу, скорее всего кумыс, и делал вид, будто собирается чокнуться с Александром… Затем повернулся и продемонстрировал свой голый зад. После чего стал хохотать, валяясь на траве, хлопая себя по животу и задирая ноги…
Александр передал коня оруженосцу и вернулся в шатер с испорченным настроением.
С наступлением сумерек скифы куда-то исчезли.
Вокруг холма, вокруг строящегося города и вдоль его улиц, на котором белел шатер царя, заполыхали костры. В больших котлах варилась еда. Отбегающая от костров тьма еще более сгущалась, чтобы вновь набежать, как только огонь погаснет, и поглотить людей вместе с арбами, шатрами, стоящими у коновязей лошадьми, штабелями бревен, досок. Воины и строители ужинали вместе. Затем, усталые, разбрелись спать. Расположились на арбах и под арбами, на кучах соломы и прямо на траве. Костры постепенно гасли, а в темноте еще долго алели угли…
Ночь выдалась беспокойной. Александру снились кошмары, он то и дело просыпался. В шатре было душно. А откинуть полог — налетит туча комаров, тогда и вовсе будет не до сна… Только было уснул, как его разбудил чей-то душераздирающий крик.