Искандар вступил в Мараканду ровно в полдень. Едва он миновал полутемную и длинную, как тоннель, подворотню главной въездной башни, под ноги его коня полетели цветы. Народ приветствовал царя. Намич ехал слева от него, чуть приотстав. Сарбазы пытались впереди навести порядок; они охрипли от криков, пинками и при помощи щитов расталкивали запрудившую улицу толпу, в которой перемешались и богато одетые аристократы, и нищие в рубище, прижимали людей к стенам домов древками копий. Богачи и бедняки, быть может впервые оказавшиеся в такой близости, что смешивались благовония и запах пота, протягивали руки, пытаясь коснуться одежд царя и приветствуя его криками: «Слава Искандару — у!.. Слава освободителю — y!..»
Царь улыбался и, глядя по сторонам, величественно кивал. А следом на потных, покрытым слоем пыли конях двигалась его агема, окованные в латы телохранители, с виду свирепые еще и потому, что у многих были обезображены шрамами лица. И не потрудись хорошенько горластые сарбазы, не один из восторженно орущих горожан попал бы под копыта их коней и был смят.
«Слава Искандару Великому!..»
Однако, проезжая через площадь, посреди которой возвышался Храм Огня, Александр вдруг обратил внимание на скопление людей, которые, чем-то увлеченные, стояли под огромной шелковицей к нему спиной и словно бы не замечали следующего мимо царя. Задетый за живое Александр поворотил коня в ту сторону. Сарбазы кинулись было разгонять непочтительных, но царь сделал им знаки, и они остановились в растерянности. Лишь те, кто стоял в толпе крайним, заметили появление царя и стали расступаться, а некоторые норовили нырнуть в гущу и скрыться с глаз.
Подле старой шелковицы, изборожденной глубокими продольными наплывами от старых ран, стоял высокий старец в белом хитоне, с коричневым от загара лицом, седая длинная борода его касалась груди, широкой и сильной, какая бывает у гимнастов. О чем же говорил этот старик людям, которые слушали, глядя ему прямо в рот и позабыв обо всем на свете? Те, кто был к нему поближе, сидели прямо на земле, задние стояли. А кто оказался дальше всех, приподнимались на цыпочки, вытягивали шею.
Александр слез с коня, решив узнать, что за старик. И по мере того, как он приближался к нему, толпа расступалась. Вот он остановился лицом к лицу со старцем. Из-под лохматых бровей чуть иронично смотрели ясные глаза. Он чем-то напоминал Александру его учителя Аристотеля, умевшего даже скучную геометрию преподносить так, что заслушаешься. И этот, видно, обладает не меньшим ораторским искусством, ежели способен приковать к себе внимание стольких людей. Наверное, один из местных философов — мудрецов, которыми, говорят, богата земля Согдианы.
— Продолжай, — сказал Александр, несколько покоробленный тем, что старик забыл поприветствовать его; и сложил на груди руки, давая понять, что он весь внимание.
Толмач, следовавший за царем по пятам, перевел старику повеление Александра, которому и в самом деле любопытно было узнать, чем старик так заинтересовал людей, что они предпочли слушать его, тогда как остальной народ встречает великого царя, сына Бога.
Старик пригладил коричневыми ладонями белую бороду и продолжал, глядя мимо царя, адресуя слова свои народу:
— Кто только не приходил на этот свет в одну дверь и не уходил в другую! И великие самодержцы, цари царей, и родовитые аристократы, и именитые ученые, и поэты, и пророки… И даже жизнь такого пехлевана, как Сиявуш, основавшего наш город, сверкнула, точно молния, и угасла. Властолюбцы, желая владеть миром, проливали реки крови, уничтожали под корень целые племена, предавали огню и мечу сказочно — прекрасные города, селения, которых не строили… Но проходило время, и из груды развалин, из гор пепла и золы вновь пробивались живые всходы человеческой мудрости. Люди опять копали арыки, сажали сады, сеяли хлеб, разводили табуны коней. Вновь появлялись на нашей земле кишлаки, которые разрастались и превращались затем в прекрасные города. Жизнь всегда одерживала верх над смертью. Так было, так будет!.. И цари, и нищие в конце концов оказываются рядом, в земной тверди. Имена многих царей давным-давно позабыты. Кто ест — пьет ныне из их золотой посуды, кто надевает их расшитые жемчугом одежды? Кому достались в руки их острые клинки, кому с их помощью еще снесут голову, чью прольют кровь?..