Друзья и братья! Единокровные мои! И те, кто мои дастаны заучивает, как молитву, и те, кто меня, блаженного, не ставит ни в грош!.. Внемлите словам моим, в них вы найдете хотя бы зернышко правды… Все в мире преходяще. Кто вчера был нищим, сегодня может стать пророком. Кто сегодня облачен властью, завтра может стать бродягой. Все в руках Ахура — Мазды… И я, как вы все, появился на свет из человеческого семени. Рос, мужал, набирался сил, но едва стал находить смысл в жизни, познал, что такое любовь, как минули — промчались радостные дни. Мои друзья на пирах при моем появлении поднимали тосты во здравие, а у красавиц загорались глаза. Когда я играл на таре и пел, соловьи умолкали, вслушиваясь в музыку и мой голос!.. А ныне вглядитесь в меня! Нет разницы меж мной и вон тем старым паршивым псом, у которого тоже теперь уже ни сил, ни крыши над головой… И нечего мне терять, если некто занесет меч над моей головой. И потому слово мое свободно!.. Да не пролетят они, слова мои, мимо вас, как голуби, выпущенные из-за пазухи. Внемлите!..
Дариёд мотнул белой бородой и извлек откуда-то из-под рубища тар, ударил пальцами по струнам и надтреснутым стариковским голосом, звучащим, однако, приятно, запел:
Годы минут, уступив дорогу векам, Истлеют роскошные дворцы царей, А слово праведное останется!.. Жизнь одинаково коротка И у нищего, протягивающего за подаянием руку, И у властителя, который держит в руке скипетр. Нищий мечтает разбогатеть, А властитель — овладеть миром. Ни тот, ни другой не успевают Завершить того, что задумали…Александр слушал, слегка наклонив голову и ухмыляясь краешком рта. Толмач старательно переводил, и порой в глазах его мелькал страх. Как бы не поплатиться головой за то, что язык выговаривает подобные слова, хоть и чужие.
Наконец Дариёд умолк и спрятал тар. Толмач облегченно вздохнул.
Александр бросил горсть золотых монет к ногам блаженного и выбрался из толпы.
Глядя ему вслед, Дариёд подумал, что гроза миновала, что рука, натянувшая тетиву, не спустила нацеленную в него стрелу, а медленно ослабила ее и спрятала стрелу в колчан. Все в руках Ахура — Мазды, подумал старик и провел руками по бороде.
Однако не тут-то было…
Уже после захода солнца Дариёд был разыскан на кладбище, где облюбовал себе место для ночлега в одном из склепов. Стражники Намича, хотя и не были на этот раз грубы, все же заставили отправиться с ними во дворец, сказав, что сам великий Искандар изъявил желание лицезреть его.
Следуя по узким улочкам, время от времени озаряемым факелами шныряющих по дворам македонян, Дариёд вспоминал о том времени, когда посещал дворец правителя, еще будучи молодым, своими песнями и дастанами услаждал слух отца Намича, а сам Намич в ту пору, наверное, еще писался в бешик…
В просторном дворе цитадели, мощенном квадратными плитами, горели костры, на которых готовили пищу воины Искандара. Некоторые сидели на еще непросохших шкурах забитых быков и играли в азартные игры, метая костяшки.
Дариёда провели по длинной террасе, освещенной факелами, вставленными в бронзовые кольца на опорных столбах, затем миновали галерею с разрисованными стенами, и когда он очутился перед широкой двустворчатой дверью, украшенной такой же резьбой, что казалась изготовленной из деревянного кружева, то она отворилась перед ним как бы сама собой. Перешагнув порог, Дариёд ступил в ярко освещенную залу, где в свое время отец Намича устраивал торжественные приемы и пиры. С тех пор здесь, кажется, мало что изменилось, если не считать, что на великолепном высоком троне восседает не правитель Мараканды, а чужеземец Искандар. А вдоль стен, как и раньше, расположились на мягких подстилках именитые местные сановники. Постланные перед ними дастарханы ломятся от яств.
Перед Искандаром стоит небольшой деревянный инкрустированный перламутром столик. На нем вазы с фруктами, серебряный кувшин с мусалласом и кубок.
Дариёд остановился напротив царя и, сняв засаленный кожаный колпак, обнажил седую голову. Взгляд его вопрошал: «Зачем звал?..»
Царь с любопытством разглядывал его.
— Не понимаю, зачем я, уподобленный мусору под ногами, вдруг понадобился властителю мира, — сказал Дариёд.
Толмач перевел.
Рыжие брови Александра взлетели вверх, он улыбнулся и сказал:
— А я был уверен, что вся твоя жизнь состояла из сплошных неожиданностей и ты уже утратил способность удивляться, блаженный…
— Одно то, что в столь смутное время я все еще живу, не поддается моему разумению, — сказал Дариёд, пожимая худыми плечами. — Если стрелы, выпущенные мергеном, могут пролететь мимо цели, то мои слова если и не убивают, но многих ранят. И многим хотелось бы собственноручно отрезать мой язык, да боятся Ахура — Мазду, который покровительствует блаженным. Вот и в твоих глазах я узрел огонь, который загорается в глазах тигра, когда он подкарауливает у водопоя антилопу…