— Это уже интересно, — сказал охотник, прижав на всякий случай конец веревки коленом, обтянутым кожаной штаниной, и, отпустив руку с кинжалом, посмотрел на старика, выражая готовность слушать.
— Скажи мне, добрый человек создал оружие или злой?
Охотник пожал плечами и, подумав, ответил:
— Если оружие носят только злые, то на земле нет добрых людей, ибо я еще не встречал человека, не имеющего при себе хотя бы ножа.
— Оружие было создано добрым человеком, ибо назначение его бороться против зла…
— Разве зло не творится посредством оружия, отец?
— Об этом и речь, сынок! Руками творящих зло водит Анхра — Майнью! Человек должен помнить это!.. Ну, подумай сам, в чем провинилось перед тобой это беззащитное животное, что ты занес над ним кинжал?.. Быть может, ты голоден?.. Или голодает и ждет тебя с добычей твоя семья?.. Нет, ни то и ни другое. На горных пастбищах пасутся тысячи твоих овец, в долине реки пастухи перегоняют с места на место табуны твоих коней, закрома твои ломятся от запасов зерна. Кто же, если не Анхра — Майнью возбуждает в тебе жадность и повелевает пролить невинную кровь? Но от рождения ты не жаден, по глазам вижу. Пожалуй, даже щедр… Или, может, тебе надо сорвать на этом бедном животном свой гнев? На кого же ты так прогневался?
— На тебя, старик! — сверкнул глазами охотник. — Ты появился в самую неподходящую минуту и морочишь мне голову. Я не знаю, когда еще доведется мне усладить душу охотой!..
— Значит, самому Ахура — Мазде было угодно, чтобы я в эту минуту оказался именно здесь и остановил твою руку, уже готовую прибавить к твоим грехам еще один, — сказал старик и, обратив лицо к солнцу, возвел руки: — О всевидящий Митра, к тебе обращаюсь, вразуми этого человека, который думает, пребывая в заблуждении, что душа его очистится от гнева, стоит только пролить горячую кровь…
Охотник поднялся, нахмурив черные брови, и резко вложил кинжал в ножны.
— Вижу, человек ты добрый, — продолжал старик. — Вот эти горы, люди и животные, ты и я, все мы — дети Митры. А разве мать не гневается на детей своих, если они обижают один другого?.. Живи, ловчий, так, чтобы не прогневать Митры. Да не лишит тебя Солнце своей милости. Его лучи дают нам разум и милосердие. От него мы получаем энергию, что гонит в нашем теле кровь, заставляет биться сердце…
— Странный ты человек, — промолвил охотник, брови его разомкнулись, и он улыбнулся. — Поначалу я принял тебя за блаженного, а ты говоришь толковые вещи… С юных лет я любил охотиться и всегда находил в этом удовольствие. А ты хочешь отвратить меня от любимого занятия… Я выслушал тебя из почтения к твоим сединам, — он склонил голову и прижал к груди обе руки, затем резко выбросил их вперед: — А теперь иди своей дорогой, да окажется она у тебя легкой.
— Нет, сынок, и шагу не сделаю, пока при мне не выпустишь на волю эту красавицу… Если же кинжал твой возжелал крови, то обернись и посмотри туда, во-он за те дальние горы. Видишь, как над их белыми вершинами потемнело небо? Видишь?..
— Должно быть, идет гроза…
— Гроза? В эту пору года?.. Нет, ловчий, это не тучи над горами сгустились. Небо заволакивает дым вражеских костров. Да, к Согдиане близится беда…
— Что ты болтаешь, старик? Ты, похоже, и впрямь блаженный. От слов твоих веет холодом.
— Эх, благородный человек, от праведных слов не всегда веет ароматом роз. Не время расходовать стрелы на дичь, когда ноздри уже улавливают запах дыма чужих костров…
— Довольно, старик, а то чего доброго накаркаешь! — резко сказал охотник и, заслонившись ладонью от солнца, оглядел небо над горами. — Македонский царь грозится отомстить персам за те беды, что они на протяжении века причиняли их земле, за то, что брали с них дань. Но вряд ли он осмелится переправиться через Геллеспонт. Я получил от Дариявуша повеление — спешить с войском к реке Гранику. Вот и решил в последний раз поохотиться в родных горах перед тем, как выступить. А ты мне все испортил…
— Тогда спеши. Македонский царь уже переправился через Геллеспонт и вонзил свое копье в берег, где начинается империя Ахеменидов.
— Откуда тебе это известно, старик?! — сурово спросил охотник. — Мне таких вестей мои гонцы не доставляли.
— Эх, сынок, сынок, тех, кто тебе их должен был доставить, давно нет в живых. Враг силен и коварен.