Спанта жарко дышал ей в ухо, ни о чем плохом не хотел думать. Он протянул руку к свисающему с потолка светильнику и, сжав пальцами фитилек, погасил его. Запахло горелым маслом. Он притянул жену к себе, однако ощутил сопротивление ее упругого тела, она уперлась руками ему в грудь.
— Спанта, — прошептала. — Зачем тебе эта война? И так уже пролито море крови… Если Искандар — сын Бога, то вряд ли кто его одолеет. Смирись, Спанта…
Он расслабил объятья.
— Сын Бога?.. Кто тебе это сказал?
— Все так говорят. Не сердись…
— Ты попрекаешь меня кровью, будто я вторгся в чужую страну с мечом в руках!..
— Не горячись, Спанта… Если Бог послал своего сына на нашу землю, значит, так ему было угодно… Простой смертный не может выйти победителем в споре с Богом. Вспомни, что постигло тех, кто не захотел признать власть Искандара. Мне даже страшно об этом подумать. Разве ты не видишь, что в волосах моих появилась седина, а на лице морщины? Если не меня, пожалей хотя бы детей…
— Я не хочу, чтобы дети мои были рабами!..
— И в своей опасной игре ставишь на кон их жизни!.. — резко сказала Одатида и заплакала.
Спитамен оттолкнул ее и вскочил. Обхватив себя за плечи, стал порывисто ходить взад-вперед; в темноте задел ногой кувшин с мусалласом, он отлетел в угол, капли брызнули Одатиде в лицо.
— Если войну с нашим кровным врагом ты считаешь игрой, то на кон я поставил прежде всего мою собственную жизнь! — сказал Спитамен, остановившись перед женой.
— Но твоя жизнь — это и наша жизнь, моя и моих детей! А их у тебя — трое!.. — сказала Одатида, медленно поднимаясь, словно кобра перед броском; глаза ее в темноте сверкали, волосы растрепались по плечам.
— Мы так редко видимся, а ты еще успеваешь ранить меня в самое сердце!..
— А ты, конечно, привык слышать от меня только сладкие, как мед, слова?!
— Они у тебя стали горше яда!.. Ступай к себе, мне надо отдохнуть. Завтра чуть свет выступаем…
Одатида молча постояла, укоризненно глядя на мужа, зябко повела плечами и, опустив низко голову, тихо вышла из шатра. Колыхнулся за нею полог, пропустив свет пригоршни звезд, и запахнулся, оставив Спитамена в густой темноте…
Трагедия в Наутаке
— Эге — ей, друзья мои, братцы! Поведаю-ка я вам о печалях сердца моего! Внемлите слову одного из блаженных, живущих подаянием!.. Кто из вас скажет, для чего человек родится на свет?
Для счастья и наслаждений? О нет — для мучений и страданий. Куда ни глянешь, всюду — зависть, клевета, сплетни, люди стали коварны и не добра друг другу желают, а зла. Хорошие люди живут мало, а клеветники и лжецы долго. Кто говорит правду — нередко лишается головы, а кто лицемерит — удостаивается наград. Ну, почему, скажите, подлым живется на свете привольнее благородных? Еще и насмехаются над честными и совестливыми. Где, скажите, справедливость? И есть ли она на свете вообще и где искать ее?.. А ведь жизнь так коротка!..
Наши предки говорили: навет — как брошенный в воду камень — взбаламутит ее, но со временем муть оседает и вода снова становится прозрачной. Кто роет яму чужому, тот сам в нее угодит. И об этом говорили предки. Кто может сказать, что они были неправы? Если бы люди умели пользоваться мудростью предков, меньше бы творилось на свете зла!
Дорогие друзья, босяки Согдианы, убогие и голодные! Это вам я говорю, блаженный Дариёд! Чархипалак[97] крутится-вертится, наполняя арыки влагой, вода течет, не переставая, но, увы, не нам во благо. Мы как явились на свет голыми и босыми, так и уйдем — если будем продолжать прислушиваться к нашептываниям Анхра — Майнью, если не отведем от себя его тень и не обернемся к светлому лику Ахура — Мазды!..
Обветренное и коричневое от загара лицо Дариёда менялось каждую минуту, глаза излучали то радость, то гнев, на устах блуждали то улыбка, то брезгливость. Откинув со лба седые волосы, он извлек из-под лохмотьев тар и, ударив по струнам, запел хрипловатым голосом:
Из-за чего эти распри, из-за чего резня? Чего для доброты не хватает, дорогие друзья? Судьбы людей — листья одной лозы, Наливающейся соком жизни по весне, А в конце осени умирающей. Кто только не являлся в этот мир!.. Но все ушли, не завершив своих дел. Им не хватило жизни, Ведь она так коротка!..— Мальчишки, вон опять тот блаженный!.. — крикнул один из мальчишек, носившихся ватагой по улицам в поисках развлечений. — Послушаем, что он говорит.
По улице шествовали слоны, на которых ехали под балдахинами какие-то вельможи. Лавируя между ними, мальчишки перебежали через улицу и, щедро вознаграждаемые подзатыльниками, стали пробираться сквозь толпу к блаженному. Но тот уже закинул за спину свой тар и направлялся в сторону базара.