В таких случаях старейшины и предводители сотен спешили к Спитамену, не дожидаясь зова. Собрались они и на этот раз, стояли у ворот и ждали, пока он при свете факела, который держал в руках хозяин дома, помогал Одатиде взобраться на арбу, устланную соломой, а затем одного за другим подсаживал рядом с ней сыновей. По улице уже катились, поскрипывая, арбы, неспешно шествовали верблюды. Хозяин отворил ворота пошире, арбакеш тронул лошадь. Спитамен кивнул Одатиде, обнявшей прижавшихся к ней детей, желая ее подбодрить, она отвела глаза, полные слез, в которых погасли, промелькнув, блики от факела. Арба выкатилась со двора и исчезла в темноте. По улице нескончаемой вереницей двигался обоз, в носу щекотало от пыли…
— Спитамен! Юноны оставили нам одну дорогу — в пустыню! — сказал Датафарн.
— Это для них пустыня — ад, а для нас она — дом родной, — сказал Спитамен. — Запаслись ли впрок водой?
— Запаслись.
— Успели ли наши женщины напечь хлеба?
— Успели.
— Нет ли больных в обозе?
— Троих мучает лихорадка, один мается животом. В кишлаке нашлись добрые люди, оставили их у себя…
— Хорошо… Теперь скажите, далеко ли юноны?
— Если залезть на крышу балаханы[100], то можно увидеть факелы в руках их проводников, — сказал Хориён. — Они движутся гораздо быстрее, чем наши стада и обоз. Когда рассветет, они нас увидят, и тогда нам ничего не останется, кроме как принять бой…
— Нет, сейчас нам нельзя ввязываться в бой, мы ничего не знаем — ни какое это войско, ни численности его, — сказал Спитамен обступившим его полукругом предводителям. — Еще до того, как рассветет, мне все о них нужно разузнать. Кто возьмется?
— Позволь мне, Спитамен! — сказал стоящий рядом с ним Тарик.
Спитамен посмотрел ему в глаза:
— Да будет так. Дело трудное, береги себя.
Они обнялись, Тарик вскочил в седло и растаял в темноте.
Вслед за обозом двинулось войско. Верховые коней не торопили, чтобы от них не отставали пешие. Во главе обоза ехали на верблюдах проводники. Успеть бы до рассвета достигнуть гор, которые по мере приближения к ним выглядят все более неприступными. За ними начинается пустыня. Туда никто не рискнет сунуться без проводника, разве что самоубийца или меджнун, помешавшийся от любви. Если до восхода солнца они благополучно минуют горы, то до полудня, самой жары, они доберутся до первого колодца… Тому, кто не знает дороги, не увидеть колодца ни сегодня, ни завтра, никогда. Он отыщет в пустыне лишь тот клочок земли, которому суждено будет стать его могилой…
А Тарик тем временем пересел на рослого черного коня, набросил на себя тигровую шкуру, и теперь в темноте даже свои могли принять его за Спитамена. С десятью отважными джигитами он помчался навстречу юнонам. Когда дорога взбегала на возвышенность, они видели вдали оранжевые светляки факелов, которыми проводники юнонов освещали себе путь, чтобы не сбиться с него. Но чаще дорога вела по низине, огибая холм, и Тарику приходилось время от времени взбираться на взгорки, чтобы прикинуть расстояние, отделяющее их от врагов.
Постепенно начало светать, и проводники погасили факелы. Теперь лишь благодаря острому зрению степняка, привыкшего обозревать плоскую землю от горизонта до горизонта, Тарик мог разглядеть в едва разбавленной молочным рассветом мгле приближающихся юнонов. И тогда он решил их ждать, заодно дав коням отдохнуть. Джигиты стреножили коней и пустили их попастись. А сами расположились у подножья холма и постелили дастархан, решив подкрепить силы. По их расчетам юноны подойдут не ранее, чем через час-полтора. Перед встречей с ними не мешает немного расслабиться, отвлечься. Они успели перекусить, выпить кумысу, обменяться шутками, затем наступила пауза, ибо каждый почувствовал: настала минута, ради которой они сейчас здесь. И, мысленно произнеся: «Благослови, Всевышний!..» — все поднялись с места.
Юноны ехали попарно рысью, растянувшись вдоль дороги версты на две. Вот головная ила втянулась в лощину, по обе стороны которой возвышались глинистые откосы холма, разрубленного дорогой пополам. И вдруг гетайрам почудился гром, они завертели головами, привстав на стременах. Небо было ясное, но шум, подобный громовому раскату, все приближался, и высоко над откосом вдруг возникли, высвеченные солнцем, дерзкие степные наездники. Словно молнии, сверкнули их стрелы, и упали с коней, закричав, все четверо проводников, пронзенные кто в шею, кто в живот, и испустили дух, произнеся деревенеющими устами последнее слово по-согдийски: «Ма — ма — а!..» Юноны не успели опомниться, как снова засверкали молнии стрел. Гетайры ответили тем же, но ветер относил их стрелы в сторону. Только мечом и копьем можно было проучить этих коварных варваров, воюющих не по правилам благородных рыцарей. Однако чтобы приблизиться к ним, нужно обогнуть холм, проделав немалый крюк. И Кратер, прикрывшись на всякий случай щитом, надрывая глотку, отдал приказание.