Виночерпий поспешил к царю.
— Выше голову, Клит!.. — весело воскликнул Александр, подставив серебряный кубок под струю с бульканьем льющегося из кувшина вина.
Выпито уже было порядочно. Это было заметно по румяным лицам и блестящим глазам. И снова все наполнили кубки.
Вино разгорячило гостей, развязало языки. Сидящие вблизи царя льстецы завели речь о Диоскурах и Геракле, героические деяния которых представлялись им ничтожными по сравнению с успехами Александра. Казалось, конца не будет славословиям…
Клит поднял отяжелевшую от вина голову и стукнул о стол кулаком.
— Где традиции благородных эллинов? Сколько можно пресмыкаться перед царем? — произнес он, с трудом шевеля языком. — А что он, собственно, совершил достойное подобных похвал? Все его победы — это заслуга македонцев!..
Царь побледнел, глаза его полыхнули синим огнем, но он заставил себя улыбнуться и свести все к шутке.
— Ты прав лишь в том, Клит, что мои благородные рыцари сгустили краски, — сказал он. — Слава царя — это, конечно же, всего-навсего отблеск славы его армии!..
Кто-то без малейшего риска вызвать гнев царя ринулся эту мысль оспорить. Поднялся шум. Тут заиграла музыка, и спорящие стихли. Двое греческих рифмоплетов под аккомпанемент струнных инструментов запели насмешливые куплеты, в которых намекалось на позорное поражение македонского вспомогательного корпуса при Политимете. Царь и сам был причастен к этому поражению: не кто иной, как он, выделил недостаточно крупные соединения и не позаботился назначить толковых военачальников, не согласовал с ними определенного плана действий. И ему, разумеется, было на руку, что в этой неудаче винили только военачальников.
Военачальники — македонцы зашумели, выражая протест. Несмотря на это, царь и его послушное окружение смехом и криками поощряли греков продолжать.
Это не могло не возмутить Клита, дружившего со многими из тех, кто пал в том бою. «Как они смеют насмехаться над их памятью?! — возмутился он. — Ведь они сражались до последнего и все пали смертью храбрых. Ни один не бежал с поля боя, покинув товарищей!..» Покачиваясь, он медленно поднялся и, глядя исподлобья на певцов, громко произнес:
— Недостойно в завоеванной стране в присутствии варваров насмехаться над македонянами, которые, если и биты, все одно — выше греческих шутов!..
Александр резко поставил кубок, расплескав вино. Он и трезвый не позволял себе перечить, а тут, подогретый выпитым, вспыхнул, как сухая трава от искры.
— Сядь!.. — громовым голосом приказал он, думая, как побольнее уязвить распоясавшегося друга. — Высокой памяти достоин не тот, кто бит!.. В благословенной Элладе ставят памятники героям, а не трусам! А если кто пытается из трусов сделать героев, значит, у него самого отваги не более, чем у них!..
Клит зло усмехнулся, испепеляя царя горящим взглядом. «Что ты сказал?.. В присутствии стольких людей ты позволил себе назвать меня трусом?.. Да я даже перед тобой никогда не гнул спину, как эти льстецы, без которых ты жить не можешь…» — подумал он и, высоко подняв руку, громко, так, чтобы всем было слышно, спросил:
— Не этой ли рукой труса была перехвачена на лету твоя смерть, когда ты уже повернулся спиной к персидским мечам?.. Только крови отдавших за тебя жизнь македонян и рубцам на теле тех, кто еще жив, обязан ты всем, чего достиг. Ты же, Александр, отрекся не только от них, но и от отца своего Филиппа и набиваешься в сыновья Аммону!..
Кровь прихлынула к вискам Александра, в глазах все поплыло.
— Негодяй!.. — выкрикнул он, вцепившись в подлокотники кресла. — Уж не считаешь ли ты, что без конца будешь вести безнаказанно подобные речи и призывать македонян к неповиновению?..
Несколько пожилых седых военачальников, верой и правдой служивших еще отцу царя, Филиппу, предчувствуя недоброе, поспешно поднялись с мест и подошли к Клиту, стали уговаривать его уйти или, по крайней мере, прекратить подобные речи, но тот грубо отпихнул их и вновь с презрением бросил в лицо царю:
— Ты и без того платишь нам черной неблагодарностью за наши старания! И мертвым позавидуешь, когда видишь, как по твоему приказу македонян секут согдийскими плетьми и как нам приходится унижаться перед варварами — придворными, чтобы получить доступ к тебе!