Небольшое помещение, пол которого был выстлан жженым квадратным кирпичом и имел внизу стены сток с отверстием, служило им баней. Одатида поливала на голову мужа из большого ковша и мыла ему буйно вьющиеся волосы. Теплые струи приятно щекотали продрогшее тело. Подав мужу полотенце, Одатида удалилась.
Когда Спитамен, выбритый и освеженный, вернулся в дом, то застал Одатиду молящейся. Она стояла на коленях перед нишей, в которой горел тусклый светильник, губы ее шевелились, а по бледным худым щекам сбегали слезы. Спитамен тоже опустился с ней рядом на колени и постоял так, глядя на завораживающий язычок пламени, мысленно прося у Создателя милости. Окно временами освещалось сполохами, доносились глухие раскаты грома.
Они медленно поднялись. Одатида пригласила мужа к дастархану, на котором стояло блюдо с разогретым мясом и разломанной пополам лепешкой. Спитамен попросил мусалласу, и Одатида принесла полный кувшин. Она сама приготовила этот мусаллас из того сорта винограда, который Спанта особенно любил.
Они сели друг против друга. Одатида не сводила с мужа больших, еще более почерневших от тоски по нему глаз. Он отламывал по маленькому кусочку лепешки и медленно жевал, и даже по одному этому можно было судить, как смертельно он устал. Похудел, глаза ввалились. Она ни о чем мужа не расспрашивала. Разве и так не ясно, что Ахура — Мазда и в этот раз отказал ему в помощи. Если бы Спанте улыбнулось счастье, он еще на пороге поспешил бы обрадовать Одатиду.
Спитамен длинным ножом разрезал на куски мясо, налил в чашу до половины мусалласу и протянул Одатиде.
— Пригуби.
Она взяла, ни словом не протестуя, и осушила чашу до дна, чего никогда прежде не делала. Она позволяла себе лишь омочить губы, и то лишь потому, что он говорил, что после этого вино становится слаще. И это действительно было так. Проведя рукой по губам, вернула чашу. Спитамен, прежде чем выпить, долго глядел на жену, которая, несмотря на свалившиеся на нее переживания, была по-прежнему красива; в глубине ее глаз, напоминая ему степные зарницы, мелькали искры, от которых в груди у него возгорался костер и кровь стучала в висках.
Одатида же в эту минуту думала: «А знает ли он, что угрожает его детям?..» Она перегнулась через дастархан и положила теплую ладонь поверх его руки.
— Спанта, — тихо сказала она. — Искандар на расстоянии всего дневного перехода…
— Я знаю, — ответил он.
— Ты еще собираешься с ним воевать?.. У тебя же нет воинов.
— Можешь что-то посоветовать?
— Если бы ты внял моим советам, то сейчас был бы правой рукой Искандара. Я не буду тебе более ничего советовать. Поступай, как велит тебе сердце. Об одном прошу, не забывай о детях.
— Разве я не ради них не щажу жизни? Я хочу, чтобы они были свободными.
— Но сделал все, чтобы они стали рабами.
— Не смей!.. — прикрикнул Спитамен, сверкнув глазами, и стукнул кулаком по колену. — Не смей так говорить!.. Вот соберу войско, и этого Искандара… — вытянув руку, он так сжал в кулак пальцы, что они хрустнули.
— Ты забываешь, что он сын Бога…
— Он дьявол, союзник Анхра — Майнью, и Ахура — Мазда мне поможет одолеть его!..
— Спанта, ты чем-то прогневал Ахура — Мазду. Разве не так? Не тем ли, что не идешь к Искандару с повинной, признав его сыном Бога?
— Неужели ты хочешь, чтобы я был так унижен? Лучше умереть, чем принять такой позор!
— Спанта, ты забываешь о детях. Что будет с ними, со мной?
— Ради вас я не пожалею своей жизни!
— Мне не страшно умереть. Но детей ты должен спасти!.. — Одатида уткнулась лицом в колени и разрыдалась.
— Только не ценой позора. А лишь доблестью и силой оружия…
— Разве не возвращать долг — не меньший позор? Что ты завтра скажешь Саксону?
Спитамен переменился в лице, будто Одатида ранила его в самое сердце. Он сник и долго молчал. Жена была права, в Согдиане испокон веку был презираем тот, кто не возвращал долга. Это считалось самым большим позором. Таких и после смерти не вспоминали добром.
Пламя в светильнике стало тускнеть и закоптило, видно, в нем выгорело почти все масло. Одатида поднялась и из маленького кувшинчика подлила в светильник золотистой жидкости. Огонек сразу повеселел.
Затем опустилась рядом с мужем и, обняв, потерлась лицом о его шею.
— Прости, я не хотела тебя обидеть…
Он лишь вздохнул. А прежде не замедлил бы обнять. Стоило ей лишь провести по его щеке ладонью, как он спешил прижать ее к себе.