Она повела его в заросли.
Изрезанные листья венчались толстыми стеблями с жирным наростом. Засранцев не ждали. Отряд шёл, протаптывая дорогу. Вадик сверялся с GPS и молча выслушивал Анжелку.
- Как я тебя ненавижу… зачем я сюда пошла? У меня два ногтя сломалось…
Солнце топило, как Милкин дед — баню. Даже сквозь деревья и кусты лучи простирали длинные лапы.
Матушка раздела Андрюшку — он шёл в труселях и слоях репеллента.
- Привал! - скомандовал Вадик, когда Анжелка поклялась покончить с собой, если он не остановится. У неё ныли ноги, болела спина, и прилипала одежда.
Все просто лежали. Кто-то сидел.
Матушка расстелилась вместе с Андрюшкой и легла загорать. Выставила свою сочную задницу солнцу — не было бы счастья, как говорится.
- Ма-а-ам, жжёт!
Мама сонно приподнялась.
- Да мне что-то тоже… давай кремиком помажу, - зевнула. - Что это?.. - кремик выпал из рук, покрывшихся волдырями. И по всей Андрюшкиной заднице — огромные волдыри.
Она развернулась — по её тоже.
- Да вы совсем уже, что ли?! - разорялся Вадим. - Это же борщевик! Вы этой хернёй жопы, что ль, вытирали?!
Идти было нельзя. По крайней мере, не всем. Сраки так жгло, что хоть отрезай.
Вадик вызвался пойти вместе с Гришей и Милкой. Анжелка отказалась под страхом очередного самоубийства.
Вернулись через несколько дней. Заблудились в болотах.
- Вот лохи! - безумно орала Андрюшкина мать. Она всё ещё была в волдырях и исхудала.
Андрюшка уже не вопил. Всё больше спал и просил водички. Задница вздулась, его обглодала мошка и чуть не загрызли бобры.
- Заткнись, дура, - отец Андрюшки устало опустил ей на голову бревно и сел рядом. - Так что будем делать?
- Надо кого-то сожрать! - Анжелка вцепилась в своего Витона со следами зубов и соплёй.
- Сожри… - он оглядел остальных. - Кого жрать будем?
- Пи-и-ить…
Эх, Андрюшка...
Ну а что делать?
Матушка ещё шевелилась. Сама идти сможет, а с этим что? Помрёт так без пользы, а так — хоть службу сослужит.
Отец никого не подпустил к сыну. Взял своего «Бобра», из последних сил дёрнул, пила заорала, полотно закрутилось. Отец зажмурился и распилил Андрюшку напополам.
Милка уже предвкушала, как тут же сковурилась. Пахнуло говном — кишки распилил как пить дать.
Присмотрелись — ан нет, вместо всех органов, вместо мышц, сухожилий и жира было в Андрюше только говно. И ничегошеньки боле.
Конец