Солнце склонилось к горизонту и окрасило все в золотистые тона: мост, здания, людей, даже меня. Я не верил, что это место реально, хотя и слышал о нем на протяжении многих лет. Позднее, когда фермеры учили меня письму, я чувствовал то же самое. Как будто солнце всегда сияло за моей спиной.
Зимний солнечный свет разливает оранжево-золотистое зарево на дома и мост перед нами.
- Вот оно, - говорю я.
- Оно реально, - откликается Вик.
Элай сияет от радости.
Здания перед нами группируются, потом разделяются на части, огибая реку или каменный вал. Дома. Более крупные здания. Крохотные огороды, разбитые в наиболее широких местах ущелья. Но чего-то не хватает. Людей. Стоит абсолютная тишина. Вик бросает на меня взгляд. Он чувствует то же самое.
- Мы опоздали, - говорю я. - Они уже ушли.
Это произошло совсем недавно. Я вижу их следы здесь и там.
Также замечаю признаки того, что они были готовы уйти. Это не было поспешным бегством, они собирались с тщательностью. С изогнутых черных яблонь собран урожай; всего несколько оставшихся золотистых яблок, по-прежнему, переливаются, свешиваясь с ветвей. Большая часть фермерского оснащения исчезла - предполагаю, что все разобрали и увезли с собой. Осталось только несколько ржавых деталей.
- Куда же они ушли? - спрашивает Элай.
- Я не знаю, - отвечаю ему.
Остался ли хоть кто-то за пределами Общества?
Мы пересекаем посадки тополей на берегу ручья. Чуть дальше с краю растет небольшое тонкое деревце.
- Подождите, - говорю я остальным. – Я не долго.
Я делаю неглубокие надрезы - не хочу поранить дерево. Аккуратно вырезаю ее имя на стволе, вспоминая, как и всегда, о том, как держал ее руку в своей и учил писать. Пока я работаю, Вик и Элай хранят молчание. Они ждут.
Закончив, я отхожу на шаг назад и оглядываю дерево.
Неглубокие корни. Песчаная почва. Серая потрескавшаяся кора. Листва давно осыпалась, но ее имя, по-прежнему, прекрасно выглядит для меня.
Нас всех тянет к домам. Кажется, так много времени прошло с тех пор, как мы видели места, построенные настоящими людьми, действительно живущими там. Дома строились из кусков песчаника или старого серого дерева и уже основательно подверглись атмосферному влиянию. Элай взбирается по ступеням одного из них. Мы с Виком идем следом.
- Кай, - восклицает Элай, как только мы зашли внутрь. - Гляди.
То, что я вижу, заставляет меня пересмотреть свое мнение. Возможно, в их уходе была доля поспешности. Иначе, как бы они могли оставить свои жилища в таком состоянии? Эти стены говорят о спешке. О нехватке времени. Они полностью покрыты рисунками, и, если бы у фермеров было достаточно времени, то они обязательно отмыли бы стены дочиста. На них слишком много сказано и показано.
В этом доме мы видим нарисованную в небе лодку, качающуюся на подушке из белых облаков. Художник написал свое имя в углу комнаты. Буквы подтверждают, что рисунки – мысли – принадлежат ему. Хотя я искал это место все прошедшие дни, все равно дыхание перехватывает.
В этом местечке он учился.
Писать.
И рисовать.
- Давайте останемся здесь? - предлагает Элай. - У них есть кровати. Мы могли бы поселиться здесь навсегда.
- А ты не забыл кое-что? - спрашивает его Вик. - Люди, которые жили здесь, ушли по какой-то причине.
Я киваю. - Нам нужно найти карту и немного еды и валить отсюда. Давайте проверим, что там в пещерах.
Мы заглядываем во все пещеры в стенах каньона. Некоторые из них разрисованы, как в домах, но мы не находим ни одного клочка бумаги.
Они научили его писать. Они знали, как. Куда же тогда они могли подевать свои слова? Не унесли же всё с собой. Почти стемнело, и краски рисунков блекнут в исчезающем свете дня. Я разглядываю стены пещеры, которую мы обыскиваем в данный момент.
- Вот этот какой-то странный, - произносит Элай, глядя на рисунок. - В нем чего-то не хватает.
Он включает фонарик и светит им. Вода порядком попортила стены, сохранив только верхушку рисунка – часть женской головы. Можно было разглядеть только ее глаза и лоб. - Она похожа на мою маму, - тихо говорит Элай.
Обернувшись, я с удивлением гляжу на него. Потому что именно это слово снова и снова крутится в моих мыслях, хотя моей мамы здесь никогда не было. Я спрашиваю себя, так же это слово, мама, опасно для Элая, как для меня? Возможно, оно даже опаснее, чем слово отец. Потому что по отношению к ней я не ощущаю никакой злости. Только чувство потери, а с ним невозможно бороться так же легко.