До сих пор не удалось убраться из этого дома.
Я безумно люблю её, и, кажется, что воспоминания о её последних днях — единственное, что остается здесь.
Несколько часов в этом доме, и даже моя кожа начинает молить о побеге.
— Не хочешь рассказать, что произошло?
— Не особо, — я беру очередной кусочек, надеясь, что он не станет давить.
— Видел выпуск новостей, Шай, — он пожимает плечами, словно в этом нет ничего такого. А это всё потому, что они вырубили камеру раньше, чем я дала Лифу в глаз. — Да, ты застыла. Бывает. Не думал, что за это увольняют.
Я избегаю его взгляда, гоняя еду по тарелке.
— Да, ну… Не стоит смешивать чувства и выпуск новостей. Я облажалась.
В комнате слышно лишь то, как мы едим. Я разглядываю кухню, предпочитая не видеть возможного разочарования на его лице.
Звук упавшей в тарелку вилки отвлекает меня от цветных кукол качина, что стоят в ряд на подоконнике у раковины.
— У тебя есть план?
Я киваю.
— Позвоню нескольким знакомым и узнаю, где сейчас требуется персонал.
Он смеется, но вовсе не по-доброму.
— Тебя всегда всё не устраивало, — бубнит он.
М-да, потребуется нет так много времени.
Я вытираю рот, делаю глоток воды и, откинувшись, начинаю:
— Подозреваю, я должна быть впечатлена тем, что ты поднял эту гребаную тему аж через целых пять минут.
— За языком следи.
— Мне двадцать три, мой язык и то, что я им делаю, больше тебя не касается.
— В моем доме ещё как, блин, касается.
Я скрещиваю руки на груди, чувствуя, как от раздражения закипает кровь.
— А, то есть «блин» — это нормально, да? Тогда можно мне список допустимых ругательств, чтобы я ненароком не обидела твою тонкую душевную организацию, пока буду здесь.
Он рычит и опускает подбородок. На универсальном языке тела Нэша Дженнингса это означает: «разговор окончен». Он делает глубокий вдох, сулящий мне угрызения совести.
Чёрт, единственное, чем мы всегда занимались, это ругались. Мама считала, причина в том, что мы слишком похожи, и это выбешивало нас даже больше, поэтому ругань не преращалась.
Он устраивается поудобнее, делает очередной глубокий вдох, отправляет еще печеного картофеля в рот, прожевывает и проглатывает.
— Поговори, но имей в виду, в офисе для тебя всегда есть работа.
— Спасибо. Я… — да я лучше тресну себя как следует, чтобы отключиться. — Посмотрим.
Глава 4
Лукас
Нет ничего умиротвореннее, чем спокойный день в горах, когда слышен лишь звук ветра, гуляющего между сосновыми деревьями. Пожалуй, это одна из причин, почему я остаюсь в Пейсоне.
И именно из-за отсутствия тишины и абсолютной безмятежности я встаю как вкопанный перед домом Нэша Дженнингса. Я слышу этот звук, как только останавливаю машину, он полностью парализует меня. Крик женщины в гневе. Женщины.
Да, я не знаю Коди и Нэша настолько хорошо, но за всё это время ни разу не слышал, что у босса кто-то есть. Не то, чтобы он сразу рассказывает, если бы кто-то был; просто Нэш не относится к тому типу людей, которые делятся подробностями личной жизни.
Коди подвигается к лобовому стеклу и показывает мне на припаркованный у дома грузовик.
— Вот же дерьмо… — он широко ухмыляется и с улыбкой в голосе продолжает, — она вернулась.
Мой взгляд мечется между домом и Коди.
— Ничего если я тебя оставлю?
— Шутишь? — отвечает он, повернувшись ко мне. — Я ни за что такое не пропущу, — он поднимает пояс с инструментами с пола и выходит из машины. — Спасибо, что подвез.
Едва он закрывает дверь, как раздается звук другой хлопнувшей двери.
— Мне всё равно!
Женщина или скорее всего девушка, так как она выглядит больше моей ровесницей, чем Нэша, шагает к машине. Она с трудом переставляет ноги вниз по тропинке, а потом с криком останавливается и хватается за босые ноги. Прыгая на одной ноге и ругаясь так, как ни одна девушка прежде, она шлепается на задницу. Ухоженные темные волосы падают на ее лицо, а она тем временем осматривает свои израненные ноги.
— Ты чертовски неуклюжа, знаешь, да? — Коди выкрикивает это, и ее внимание мгновенно переключается на него.
Благодаря свету фар мне удается увидеть, как её полное ненависти выражение лица начинает смягчаться.