Хватаю ее за руки и завожу ей за спину, обезоруживая своего ангелочка.
Вновь тянусь к ее непокорным губам, впиваюсь в ее рот с силой так, что она задевает зубами мои десны. Привкус крови во рту делает поцелуй металлическим, холодным. Малинова вырывается, что-то мычит.
И я как взбесившийся зверь продолжаю ее терзать, продолжаю выуживать ее ответные поцелуи, мурашки по телу, дрожь в коленях, влагу между ног. Хоть что-нибудь!
Вика сильно дергается, вырывает руки и кусает меня за губу. Так больно, что искры в глазах.
— Я просила по-хорошему! — уже не говорит, просто орет. Так громко и хрипло, нечеловеческим голосом. Отталкивает меня обоими руками, и я пошатнувшись, отхожу в сторону. — Я знала, что ты сволочь, что тебе все равно на то, что я чувствую! Ты продолжаешь вести себя, как мудак!
— Потому что я люблю тебя! — рвусь к ней, чтобы вновь прижать к столу.
— Это не любовь! Одержимость, желание, жажда! Но не любовь! — отталкивает меня ногами и убегает к двери. Я выплевываю сгусток крови прямо на белый ковер, вытираю рот локтем. Черт.
— Вернись, — иду за ней.
— Если ты еще раз появишься в кафе, я уволюсь. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда. — Бросает напоследок. Охранник помогает ей надеть шубу, и Вика выскальзывает во двор, словно тень.
Чертова сучка! Так просто обвести меня! Укусить! Подлая и лживая. Хотела только денег на обучение? Только это ей было нужно? Уверен, что нет.
Меня просто накрывает рядом с ней, и я не могу сдерживаться. Я хочу ее себе. Хочу видеть ее через двадцать лет в своей постели. Хочу через двадцать лет смотреть на свадьбу нашего с ней сына. Хочу видеть, с каким трепетом и любовью она будет заплетать косы нашим дочерям.
— Герман Александрович, вам лучше оставить Вику в покое, — Фаина Ивановна смотрит на меня в упор.
— Это не ваше дело, — взрываюсь я. Через несколько секунд хлопаю дверью в кабинет и запираюсь.
Строптивая. Недоступная. Гордая.
Я все равно верну ее.
Есть еще козырь в рукаве.
Есть договор с ее никчемным папашкой.
8.5
Деловые недоотношения:
Вика
Незаметно пришел декабрь. Деревья окончательно утонули в снегу. Каждый рассвет я встречала дома, наблюдала, как игриво переливаются солнечные лучи по белой поверхности земли, как искриться наряженная елка во дворе дома, как играет детвора.
Пахло новым годом. Праздничная суета ворвалась в жизнь горожан, и теперь полки магазинов были завалены елочными игрушками и мишурой.
А я продолжала сходить с ума.
Герман исчез из моей жизни. Теперь все мои проекты и идеи по поводы дизайна «Мечты» Амурский утверждал дистанционно, и я его больше не видела. Если бы рядом не было Веры, я сошла бы с ума окончательно.
Пик моего одиночества настиг меня внезапно. Не спасала работа, репетиции, прогулки по вечерней столице. Не помогал морозный воздух. Не помогали яркие новогодние вывески и праздничный шум. Сегодня вечером я внезапно потянулась к телефону и набрала номер Германа.
Мимолетное помешательство, которое дорого бы мне обошлось, если бы миллиардер ответил. Но Амурский даже не удосужился взять трубку.
Он оставил меня в покое, как я и просила. Но почему-то легче мне не становилось.
Я стала искать его черты в мимолетных прохожих. Порой даже казалось, что он рядом и наблюдает за мной. Тело пробивало мурашками, и я искала его взгляд. Скучала до ломоты под ребрами по его голосу. Ох, этот голос. Нежный, с легкой хрипотцой. Способный успокоить меня в любую минуту, растопить лед моего сердца, оживить все между нами.
«Гвоздь» превратился в настоящую «Мечту». Открытие уже завтра. А через неделю премьера мюзикла. Я ждала этих событий. Особенно первого.
На открытие «Мечты» должен приехать Герман, и мы встретимся вновь. Сначала я боялась этой встречи, миллион раз за день прокручивала ее в голове. Что он скажет? Что я ему скажу? Что я почувствую, когда свет зеленых глаз обдаст меня своим губительным жаром? Растаю? Поддамся?
Я допускала мысль, что прощу ему все.
С другой стороны, Амурский всегда пользовался спросом у женщин, и за это время в его постели скорее всего уже побывала и актриса, и модель, и телеведущая. И может, не по одному разу. Я не нужна ему. Если бы была нужна, он не отказался бы от меня. Не выгнал из своей жизни. Сделал бы все, чтобы меня вернуть. Но после нескольких колких «нет», он сдался. Я перегнула палку. Перешла порог дозволенного. И больше ему неинтересна. Пылкая колючка, которая не позволяет прикасаться к ней, гораздо менее привлекательна для Германа, чем доступная дьяволица, уверенная и страстная.