— Эй, принцесса, — Джейк постучал костяшками в дверь. — Ты сожгла мой зал вчера. Сегодня ждем аншлаг.
Ава распахнула дверь, все еще в помятой футболке:
— Я не могу… — ее голос сорвался. — Ту песню. Про подвал.
Джейк изучающе посмотрел на нее, затем кивнул на лестницу:
— Идем.
Он поставил перед ней стакан виски (впервые за три дня — не пиво) и гитару.
— Спой.
— Я же сказала, что…
— Спой, — его голос не терпел возражений. — Не для них. Для себя.
Первые аккорды дались словно ножом по горлу. "Я пела тогда для стен, покрытых плесенью…" — голос сломался на том же месте. Ава сжала гитару так, что струны впились в пальцы.
— Почему больно? — спросил Джейк, не давая ей остановиться.
— Потому что… — она выдохнула, — …потому что тогда я верила, что это временно. Что однажды я выберусь. А теперь…
— А теперь ты боишься, что вернешься туда?
Молчание.
— Нет, — Ава внезапно осознала. — Я боюсь, что уже вернулась.
Глава 4
Джейк взял гитару. Его пальцы бережно коснулись ее окровавленных подушечек.
— Боль — это не враг. Это топливо.
Он заиграл что-то — не ее мелодию, но похожую. Грубый, неотшлифованный блюз.
— Это я написал в тюрьме, — сказал он просто. — Первый раз, когда меня посадили за драку в баре.
Ава подняла глаза:
— Ты…
— Мы все носим свои подвалы внутри, Стерлинг. Вопрос — закроешься там или используешь как сцену.
Дым встретил их первым — густой, сладковатый, въедливый. Он висел в воздухе сизой пеленой, перемешиваясь с запахом дешевого парфюма и пивного пота. Ава моргнула, привыкая к резкому свету после подвальной полутьмы.
Зал, еще час назад пустой, теперь напоминал раскаленный котел. Люди толпились у бара, давились в проходах, сидели на подоконниках. Все ждали. Ждали ее.
Первым ее заметил тощий блогер в очках с фиолетовыми линзами. Его айфон блеснул в свете неона, как лезвие.
— Ава Стерлинг! — он прорвался сквозь толпу, тыча камерой ей в лицо. — Правда, что твой муж подал в суд за нарушение контракта? Ты лишишься всех гонораров?
Камера поймала ее лицо крупным планом — без макияжа, с красными прожилками на белках глаз, с едва заживающим синяком на скуле.
Джейк шагнул вперед, закрывая ее своим телом. Его татуированная рука уперлась в грудь блогера:
— Отвали.
Но Ава сама отстранила его. Она подошла к наглому пареньку так близко, что видела прыщик у него на носу и размазанную надпись на его футболке "I Pop Diva".
— Спросите-ка лучше моего бывшего мужа, — ее голос звенел, как разбитое стекло, — сколько он платил судьям в прошлом году, чтобы замять дело о взятках в Kingsley Tech?
Тишина. На секунду.
Потом зал взорвался. Кто-то засвистел, кто-то закричал: "Браво!", а блогер побледнел и начал лихорадочно тыкать в экран:
— Э-это будет в моем тиктоке через пять минут!
Ава повернулась к Джейку. Впервые за эти дни она чувствовала не ярость, не боль — силу.
— Сегодня я спою ту песню. Про подвал. — Она провела языком по потрескавшимся губам. — И еще пять новых.
Джейк изучающе смотрел на нее, затем неожиданно протянул руку. Его пальцы, грубые и теплые, поправили разорванный рукав ее футболки — тот самый, что порвался вчера, когда она впервые пела без прикрас.
— Теперь ты начинаешь понимать, — он усмехнулся, и в его глазах было что-то новое. Не вызов. Гордость.
Где-то в толпе вспыхнула вспышка — еще один репортер. Кто-то крикнул: "Это же та самая песня из твиттера!"
Ава глубоко вдохнула. В воздухе пахло дымом, пивом и правдой.
Она шагнула к сцене.
Гул зала стих, как только Ава коснулась струн. Всего два дня назад эти же аккорды резали ей пальцы, а слова обжигали горло, будто глотки кислоты. Но сейчас…
Она начала ту песню. Про подвал. Про крыс, шуршавших за тонкими стенами. Про гитару с треснувшей декой, которая была ее единственным другом.
"Я пела тогда для стен…"
Голос не дрогнул. Не сорвался. Он звучал иначе — не срывающийся шепот отчаяния, а низкий, грудной вокал, наполненный странной… благодарностью.
Ава закрыла глаза и увидела не грязь и страх, а себя — семнадцатилетнюю, голодную, но свободную. Ту девчонку, которая верила в музыку больше, чем в еду.
Пальцы, вчера кровоточившие от струн, теперь легко скользили по грифу. Тело, обычно зажатое в ожидании боли, раскрылось — плечи расправились, спина выпрямилась.
Она пела про холодные ночи в той "Хонде", но теперь в памяти всплывали и другие детали: запах дождя, стучащего по крыше, первый луч солнца, будивший ее на рассвете и старика-соседа, иногда подкармливавшего ее пирожками.