За окном, будто нарочно, запела малиновка — живая, настоящая, не запись из системы "Природа для релаксации", которую Дэниел установил в спальне.
Охранники переглянулись. Самый молодой (с татуировкой на шее в виде нотного стана) непроизвольно опустил руку от электрошокера.
Дэниел замер в странной позе — одна нога вперед, как будто он не мог решить: нападать или отступить. Его взгляд скользнул по телефону в ее руке, по чипу, затем вновь к ее лицу.
— Ты… не понимаешь контекста, — прошептал он.
Ава медленно улыбнулась. Именно так — медленно, как нож, вынимаемый из ножен.
— О, я поняла все. Абсолютно все.
Дэниел резко выпрямился, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
— Ты хочешь развод? — его голос внезапно стал неестественно спокойным, как лезвие перед ударом. — Прекрасно. Но давай вспомним детали: все твои песни последних пяти лет принадлежат моей компании. Каждая строчка. Каждая нота.
Он сделал шаг вперед, намеренно растоптав оторванный провод камеры.
— Без меня ты — никто. Бездомная певичка из подвала.
Ава медленно подняла телефон, нажав кнопку записи.
— Продолжай, дорогой. Добавь угрозы физической расправы — мой адвокат обожает такие подарки.
Ее глаза скользнули к самому молодому охраннику — тот едва заметно подмигнул.
— Выведите ее, — Дэниел резко повернулся к охране. — Она больше не имеет права находиться в…
— В моем доме? — Ава перебила его, достав из кармана шорт документ с гербовой печатью. — Согласно подписанному тобой же акту, с 8:00 сегодняшнего утра я единоличная собственница этой виллы. Твои охранники могут вывести тебя.
В этот момент самый молодой охранник по имени Рик (вышито было на униформе) "случайно" задел ее плечо. И его шепот: "Ваше выступление в SIN… это было огниво" дало уверенность Аве.
Дэниел, не замечая этого, в ярости выхватил телефон:
— Я уничтожу тебя! Ты не получишь ни цента! Ни одной песни!
Ава уже читала записку краем глаза: *"Ваши демо-записи 2016 года в безопасном месте. Жду сигнала. R"*
Она улыбнулась и… запела. Ту самую песню из подвала, которую Дэниел никогда не слышал — ее первую, написанную до знакомства с ним.
Дэниел побледнел.
— Это…
— Не твое, — закончила за него Ава. — Как и этот дом. Как и я.
Она нажала кнопку на стене — новую кнопку, установленную в систему безопасности утром.
— Время вышло, Дэн. Охранники проводят тебя.
Глава 7
Ава сидела на полу среди коробок с надписью "Архив Kingsley Music". Пыль висела в воздухе, смешиваясь с дымом от ее сигареты. Рик стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу, его униформа была испачкана землей.
— Я… э… нашел это в подвале главного офиса, — он протянул потрепанный футляр с надписью "А.С. Демо 2016". — Они должны были уничтожить.
Ава щелкнула замком. Внутри лежали: кассета Maxell MX-S90 — перемотанная вручную, с надписью "For L.A." Тетрадь в клеенчатой обложке — страницы пожелтели, но ее почерк (крупный, размашистый) был узнаваем Фотография — она в дешевом баре, с гитарой, которой больше нет.
Она вставила кассету в старый плеер (который, как ни странно, все еще работал). Первые ноты прозвучали хрипло, будто через слой пепла:
Голос на записи — ее, но другой — грубый, с придыханием, с настоящей хрипотцой от бессонных ночей.
Рик нервно провел ладонью по шее, оставляя грязный след на вороте униформы. Его пальцы дрожали — не от страха, а от того странного возбуждения, что бывает у людей, нарушающих правила впервые в жизни.
— Я работал в архиве… — голос его сорвался, и он сглотнул, облизнув пересохшие губы. — Дэниел приказал стереть все "неформатные" записи в день вашей свадьбы.
Он потянулся к коробке, вытащил кассету с облезлой наклейкой. На ней чьей-то рукой было выведено: "Ава — 'Черные розы', демо".
— Но я… — его ноготь зацепил край этикетки, — …я скопировал всё на внешний диск. Прятал в коробке из-под пиццы под стеллажом.
Ава подняла глаза от кассеты. В свете лампы ее зрачки расширились, став почти черными. Она не произнесла ни слова, но все ее тело вопрошало: "Зачем?"
Рик покраснел так, что рыжие веснушки на его носу слились в единое пятно. Его пальцы начали лихорадочно теребить пуговицу на рукаве — та самая нервная привычка, за которую его дразнили еще в школе.
— Потому что… — он вдруг поднял голову, и его голос впервые за вечер стал твердым, — …это правда.