— Ничего… Можете их в унитаз…
— Что? Что ты сказал?
— Все.
— Как это — все?
— Ну, дипломы эти… Утопите в унитазе.
— Ну… дружочек… Такою цинизма и неуважения…
— Помогай вам бог!.. Привет Сонате!
И грохнул трубку, и мазанул ладонью по упавшим на глаза волосам, и огляделся — где же он? Как и несколько минут назад. И опять, как несколько минут назад, взрывая наступившую внезапно, тысячами реактивных самолетов, — нет, нет: мириадами вечно дрожащих, вибрирующих, воющих космических тел и частиц клокочущую тишину, — снова где-то, как бы внутри него, настырно и требовательно заверещал телефон —
…Но, может, то было не в один и тот же день, Бриг? Скажем, через неделю, две? Потому что я и жил, и не жил, и был, и не был, как когда-то в Любавасе, в землянке, хотя расхаживал, ел, разговаривал — больше сам с собой; говорил я и с Мартой, Бриг…
«Марта, — сказал я, и ты, Бриг, не смейся надо мной, — я не предал тебя, Марта… Хотя и мог… как могла и ты… За что же мне такая кара, Марта?»
«Нет, Ауримас, ты меня предал…»
«Когда, Марта?»
«Когда поехал в Вильнюс… когда согласился уехать…»
«Но ведь, Марта, тогда…»
«Да, это я тебя подбила, уговорила… увезла… Но если бы ты был настоящим мужчиной…»
«Ну, Марта…»
«Ты мог остаться! Не уезжать! При желании ты бы мог добраться до Вильнюса и без Любаваса…»
«Наверное, нет».
«Ну, без меня… Мог!»
«Да нет же… раз уж мы уехали оба… вместе…»
«Мог!.. Достаточно было попросить у Шачкуса автомат и доказать, что все это неправда… ложь…»
«Что неправда? О чем ты, Марта?..»
«Что ты трус! Что дрожишь только за свою шкуру! Думаешь только о том, как бы уцелеть…»
«Но я пишу книги!»
«Ты? Книги?»
(Ясно, что этого Марте говорить нельзя. Мете — можно, Винге — можно. Даже Сонате или Оне. А вот Марте… даже сейчас…)
«Какие еще книги, Ауримас? Ты о чем?»
«О жизни…»
«Какой и чьей?»
«Ну, человеческой… ну, Марта, сама знаешь…»
«Знаю… И потому говорю: ты должен был остаться… так было бы лучше… Может, там ты нашел бы то, чего тебе не хватает по сей день, а не хватает той соли, той начинки, без которой вся жизнь имеет пресный, даже противный вкус… как накипь, шум…»
«Я повторяю: это ты меня вытащила…»
«И я повторю: откуда, Ауримас?»
«Из Любаваса!»
«Может, просто от Фульгентаса, а?.. От этого жалкого пьянчужки! От стола, к которому ты когда-то прилип как муха?..»
«Как муха?»
«Именно. Был бы ты настоящим мужчиной…»
«Опять! Опять ты об этом…»
«И буду!.. Если бы ты, Ауримас, был…»
«Настоящим мужчиной, да?»
«Ты бы…»
«Остался там, что ли? Ты это хочешь сказать, Марта?..»
«Спроси у Оне… Не так уж глупа эта деревенщина, не так наивна, Ауримас… И, может, даже я… ничего не видя вокруг себя…»
«Ошибалась? Да? И ты? Даже ты?»
«Может… даже… Может, даже я, Ауримас… Хотя у женщин о таких вещах не спрашивают: ошибалась, говоря о другой, или не ошибалась… И ты не спрашивай… Не узнаешь… Особенно, когда на пути у обеих…»
«Понял… Но… даже сейчас? Ты не скажешь, Марта, даже сейчас? Когда…»
«Даже сейчас».
«Ладно… Но… Если бы ты, Марта, не вынудила меня… не пришла бы и не увела на вокзал — нам сегодня, может, не пришлось бы так разговаривать… Так не слишком весело… И, может, даже… Сказать?»
«Какие уж между нами тайны, Ауримас…»
«Может, Марта, сегодня ты была бы женой, счастливой супругой большого поэта… И ничего бы не случилось, Марта…»
«Ах, перестань! Не смей об этом! Что ты знаешь? Что ты понимаешь!»
«Знаю, что ты… Не сердись на меня, Марта!.. Я глуп, но… И дурак имеет право высказаться… особенно после всего…»
«Ну, говори!..»
«Ты ведь Ирке завидуешь, Марта!..»
«Что ты — я?!»
«Да, Марта. А почему?..»
«Переста-ань!.. Вовсе не соображаешь, что говоришь! Особенно в последнее время… Что говоришь и особенно — что делаешь… Вот почему твоя дочь Эма… потому и дочь твоя Эма…»
«Молчи! Молчи! О ней… опять ты разрываешь мне…»
«Ты не знаешь женщин, Ауримас… Слышишь: не знаешь!.. И если бы тебе пришлось еще когда-нибудь искать подругу жизни — —»
— Вам посылка!.. — воскликнул юный, бодрый голос, едва лишь он отпер дверь; из-за плеча почтальона — девушки примерно Эминого возраста — улыбнулось солнце; солнце?
Он нахмурился. Значит, время идет, идет…
— Спасибо, — сказал он. — Большое вам спасибо.