— Не за что.
Дверь захлопнулась, опять потянуло сыростью; он без всякого интереса взглянул на кое-как кинутый на диван не то фанерный, не то картонный ящичек…
Дзинь…
— Винга?!..
— Я… — Не спеша затворила дверь (вспыхнуло солнце), вытерла о коврик туфли на желтой каучуковой подметке и снова входящих в моду узких каблуках. Посмотрелась в зеркало на стене. — Не ждал?
— Кто бы, Винга, мог подумать…
— Что посмею, да?
— Что так получится…
— Да. — Она взглянула на Глуосниса. — Никто… — Зачем-то обвела взглядом комнату. — Можно мне присесть? На минутку?
— Что ты, Винга!..
— Я ведь не знаю… можно ли мне зайти… имею ли я право…
Она пожала плечами, но села, положила на колени сумку, щелкнула замком, что-то поискала… Сигареты?
Но не вынула, ждет…
— Не хотела раньше беспокоить… — сказала она, глядя ему прямо в глаза; от ее взгляда ему стало не по себе. — Тем более не стану упрекать, что не приехал в Каунас, ну… на Девятый форт…
— Но, Винга!.. — Он с трудом вспоминал: на форт? Обещал? Опять? Опять… сначала…
— Это глупо, я знаю!.. И пришла я не затем, чтобы высказывать обиды…
Он вопросительно поднял глаза.
— Хочешь спросить: зачем, да? — Винга поморгала глазами. — Зачем я здесь?
— Я не спрашиваю, но…
— Я всегда это знала… не ты один… — Она крепко сжала ручку сумки, будто держалась за какую-то спасательную веревку. — Он меня растил, потому что… ну, доктор и моя мать… Понимаешь?
Он закусил губу.
— Не понял?.. Знал… и не понял? Как же так?
— Нет, нет!.. — покачал он головой. — Не то!.. Не хотел верить тому, что знал…
— Странно…
— Странно… Знать и не верить?
— Да.
— Поэтому ты… верил? Знал; ложь, и молчал?
— Может, и так.
Она вздохнула.
— Для кого это имеет значение, Глуоснис, — проговорила она, — что именно человеку лучше? Даже он сам и то не всегда…
— И потому… — Он исподлобья взглянул на нее. — Ты ездишь… туда-сюда… чтобы забыться?.. Или оправдать себя… Успокоить совесть…
— Вижу, ты правда не понял… Глуоснис… — По Вингиному лицу скользнула тень. Разочарования? Не в нем ли?.. — Ты ничего не сообразил, Глуоснис… — («Она говорит только — Глуоснис, ты слышишь?») — Неужели я могла найти то, чего никогда не было? Хотя должно было быть… и именно так, как я себе представляла, не иначе… потому что за это уже заплачено… Ну, в детстве я, может, правда верила в это… в эту ложь, в этот удушливый обман… Нет, нет: в голодный мираж… он был так нужен мне, поверь… Что и у меня что-то есть, пусть я не знаю, как родилась, и что-то настоящее, может, получше, чем у других… А потом… сам знаешь… привычка и осмысленная иллюзия… Зато там, вдали от дома… никакого Абдонаса и никакой…
Она о Марте? Он вдруг побледнел. Винга? Как она смеет? Здесь и сейчас? Сейчас?..
— Что же ты еще скажешь?.. — выкрикнул он, и это было непривычно — таким голосом, в таком тоне он с Вингой никогда не разговаривал. И сейчас, конечно, не стал бы, если бы… если бы она сама… — Что ты, Винга, еще… Зачем пришла? Ты хоть знаешь?
— Что я еще могу сказать?.. — Она приподняла плечи и улыбнулась грустной улыбкой, как умела только она одна, такую Вингу он знал неплохо. — Что еще… Разве то, что у меня, наверное, родится…
— Родится? — Он изумленно раскрыл глаза. — Только что ты мне сказала… что твой Абдонас… и ты… что вы не…
— Сказала… — Винга кивнула — знакомое, решительное и вместе с тем изящное движение. — Сказала только, что и сейчас скажу: родится… Ну, не от тебя, к сожалению… И… не от Абдонаса, но все равно… И ему уж не придется в канализационном люке… будем надеяться, что не придется…
— Ему? Ребенку?
— Ну, и мне… его матери… какая разница?.. Судьба одна и та же…
Она быстро отвернулась и даже поднесла к глазам руку, хотя глаза у нее, Глуоснис видел, были сухие, только сверкали каким-то странным, не виданным прежде упорством.
— Ну, а он… Абдонас? — спросил Глуоснис опять же повышенным тоном. Почему? Разве ему не все равно теперь, после всего? Как он?
— Он?.. — На Вингином лице не дрогнул ни один мускул. — Он достал новые марки… Полинезийские или какие-то… Если тебе интересно, можешь ему позвонить… И не бойся, меня там не будет… Больше не будет…
— Не будет?
— Не будет, — кивнула она. — Если можешь, дай сигаретку… Я свои забыла…
Он подал — впервые за все время их знакомства, — нет, нет, дружбы. Хотя по давним его принципам, еще молодой поры, женщина, которая курит… которой ты сам предлагаешь сигарету…