Да, к самым удивительным осложнениям может привести сельпо, торгующее по нескольку лет кряду товарами одной партии.
На этой же остановке в автобус вошла девушка с распущенными крашеными волосами. Она была в короткой белой юбке и ярко-красной блузе. Миша с готовностью пошевелился на сиденье, сделал вид, что подвинулся, словно сесть можно было только около него. Девушка прошла в салон, Миша с восхищением наблюдал, как она усаживается.
Наконец прибыли в Тальку.
— Добрый вечер, — сказал Миша шоферу и пассажирам, выбираясь наружу.
— До вечера еще далеко.
— Добрый вам вечер и всего вам доброго. Завтра прибуду в Чучков. Извините!..
Слышался блюз, и рыдал хриплый голос, с трудом выговаривающий английские слова, — душили слезы: над дверью с коричневой буквой «М», в выбитом окошке стоял портативный магнитофон. Крутились бобины. Из буквы «Ж» вылетела бабка.
В Чучкове Ивана Терентьевича встречал Юлий Кучинский.
— Как ты узнал, что я должен приехать? — обнимаясь, спросил Значонок.
— Люда позвонила, — отвечал Кучинский, любуясь стариком. — Ведь я недавно перебрался на новую квартиру, поближе к правлению. Живу у тети Вали Стельмашонок. Славная, теплая старушка, растит в одиночку сына, эдакую все понимающую личность. Да вот и он…
С кручи на битом-перебитом велосипеде, «ровере», раз за разом съезжал на дорогу белобрысый мальчишка лет двенадцати. За ним с веселым лаем носились дворняжки в репьях.
— Дима! — крикнул Кучинский. — Разобьешься!
И Димка с шумом шмякнулся о дорогу. Но живо подхватился, хоть это и стоило ему известных трудов, вновь забрался на «ровер». Кучинский и Значонок даже подойти к нему не успели.
— Руку ободрал, — сказал Кучинский.
— Ничего, до свадьбы заживет, — ответил Димка, лизнув ссадину.
— Ты бы еще вон там попробовал, — укоризненно сказал Кучинский, показав на горку повыше, в самом низу которой был бугорок, нечто вроде трамплина.
Значонок и Кучинский шли улицей села, сзади снова послышался грохот.
— Я так и знал, — с досадой проговорил Кучинский: в живописном облаке пыли под «трамплином» лежал Димка, а велосипед валялся в стороне. Одно колесо продолжало крутиться.
— Поразительный человек! — засмеялся Кучинский. — Боюсь с ним разговаривать: что ни скажи, обязательно сделает наоборот. Надо уходить, не то он опять что-нибудь выкинет.
— Такие местечки, — сказал Иван Терентьевич, — всегда населены исключительными личностями, Народу немного, все у всех на виду — потому и происшествий на душу населения больше, чем в городе.
— Здорово, Юлик! — вывернулся из боковой улочки мужичок лет сорока. — Ты где сегодня пьешь? Мы — на дереве!..
В проулке стоял могучий тополь. Наверху сидел парень и перепиливал толстый сук. Двое других оттягивали сук веревкой, чтобы тот не оборвал провода.
— Жаль дерева! — клялся мужичок. — Так ведь, холера, полы в хатах поднимает! Целиком не спилишь — на дома упадет, провода порвет… За каждый сук — по бутылке, братка!
— Ну вот, видишь, — смеялся Значонок, когда они отошли от «пьющих на дереве».
— Тут что ни встреча — то событие, — согласился Кучинский. — Этого, — он показал большим пальцем через плечо, — на промкомбинате прозвали «фальшивобутылочником» — сдает бутылки мешками… А вот навстречу шествует Суффикс — добрый старый чучковский учитель. Его фамилия из двух немецких суффиксов — Лер-нер. И, конечно, идет с уловом… Здравствуйте! — остановил он маленького учителя с проводочной удочкой и парой великолепных язей на кукане. Штанины рыбака были снизу мятые и мокрые.
— Ну и какая у вас сегодня была наживка? — спросил Кучинский, с восхищением разглядывая язей.
— Го’ох!.. Исключительно, го’ох! — опять же охотно отвечал Лернер. Приподнял добычу, тряхнул ею, полюбовался сам и дал другим полюбоваться и гордо пошел своей дорогой дальше.
— Это верно, ловил на горох. Только ведь язей-то он купил у пацанов на перекате.
Возле самого дома их нагнал и пронесся в конец улицы Димка. Не обернулся, точно бы и не заметил. Все те же лохматые собаки в репьях, деревенские дурочки, весело преследовали его.
Валентина Стельмашонок оказалась миловидной, еще молодой женщиной. Была чуточку полна, но, как говорится, годна для ваянья.
Иван Терентьевич взглянул на Юлика: дескать, такие у вас в Чучкове «старушки»?..
— Познакомьтесь: мой батька — Иван Терентьевич… — сказал Кучинский.
— Добрый день вам в хату, — сказал Значонок.
— Здравствуйте, — улыбнулась Валентина. Губы у нее были полные, зубы белые и улыбка хорошая.