— Что поделаешь, — сказал Значонок, — я ведь жизнь бобылем доживаю.
Валентина отнесла грибы на стол, вернулась на веранду и присела на табуретку.
— Для меня кухня — всегда отдых. У меня и литература кое-какая есть. Могу поделиться. Приедешь ко мне?
— Приеду.
— Люди знают истории королей, но не знают, к сожалению, истории своего хлеба. — Иван Терентьевич отщипнул кусочек горячей картофелины, посмаковал. — Двадцать два — двадцать три процента, — пробормотал он.
— О чем вы, Иван Терентьевич?
— Да все о крахмале, будь он неладен. Ведь я, можно сказать, спец по бульбе… Ты не сердишься, что я вот так тебе сразу — «ты»?
Значонок подошел к Валентине и провел рукою по плечу. На ее губах блуждала улыбка.
— Я непременно останусь у вас до утра, — сказал Иван Терентьевич, — потому что у вас тепло. Можно мне устроиться на сеновале?
— Иван Терентьевич, и в хате просторно!
— Нет, нет, пожалуйста!.. Я очень прошу. У меня ж своего сеновала нету. А порою находит блажь — хочется, чтоб ночь напролет было слышно, как вздыхает корова, близко слышать первого петуха.
— Я сейчас постелю, — сказала Валентина, но Значонок замахал руками: успеется.
Наконец пришел Юлик.
— Ну все, я свободен, — сказал он. — Со всеми переговорил, позвонил кому надо.
Дымилась картошка, посыпанная укропом и петрушкой, верещало сало на сковороде, мокрыми боками сияла бело-красная редиска. К палендвице была подана перетертая брусника и свежий хрен. В запотевшем глечике был ледяной березовый квас.
— Давненько не брал я в руки шашек, — сказал Иван Терентьевич, усаживаясь за стол.
Пожелали друг другу и всем на свете здоровья, выпили.
В молодости Иван Терентьевич любил и умел и выпить, и поесть. Теперь, конечно, годы не те, и от новой рюмки пришлось отказаться.
На огонек, на дразнящие запахи и звон посуды, как это издавна считается незазорным в деревне, захаживали сельчане. И, конечно, по обыкновению «ненароком». «Ой, у вас гости!» — с удивлением восклицала тетка и живо делала шажок обратно, в сторону веранды. Но только один, потому что ее должны были перехватить, усадить за стол. Тетка прекрасно знала это и на второй шаг не тратилась.
Так Иван Терентьевич оказался в окружении нескольких теток и дядьков, парней, бригадиров, механизаторов.
— За здоровьичко председателя, Юлия Петровича, — сказала одна лукавая тетка.
— За здоровьичко его батьки, Ивана Терентьевича! — сказала вторая.
— И — Валентины!..
— Ну, будем живы!
Валентина взглянула на Значонка. И старик удало отважился хлопнуть со всеми.
— Что будете робить с кобылами, Петрович? — сказал Кучинскому небритый дядька. — Неуж сдавать на колбасу?
— Я ж тебе сказал: организуем кумысную ферму. Вторую в республике.
— Жаль живёлу, — пожаловался дядька Значонку. — Свое отработала, трактор пришел на смену — дык что ж ее, это самое?
Все оказывали исключительные знаки внимания Значонку. По отношению к нему каждый чувствовал себя обязанным накормить, напоить и соломки постелить.
— Можа, у нас что и не так… У нас все просто, вы извините, — время от времени говорили ему.
— Палендвицы с брусникой не желаете? — интеллигентно предлагали ему.
— Вы кушайте, кушайте, — деликатно ухаживали. И не дай было бог отставить тарелку в сторону.
Вряд ли кто подозревал, что он академик, ученый с мировым именем. Впрочем, это было не столь уж и важно.
— Жаль скотину, — бубнил свое захмелевший небритый дядька. — Мы ж не китайцы якие. Это ж там еду́ть все, что ползает. Акрамя танков.
А публика все подваливала.
— За здоровьичко председателя! — говорила вновь прибывшая тетка.
— За здоровьичко его батьки! — говорила та тетка, что прибыла перед ней.
— За здоровьичко хозяюшки…
— Ну, будем живы! — подводил кто-нибудь черту.
— На быка Филарета якая-то хвороба навалилась, — зацепился небритый дядька за новую мысль. — Инфекция. Фельшар уколы делает…
— Что ж его, прокипятить, по-твоему?
— Кого прокипятить?
— Да Филарета, быка.
— Ты скажешь, Петрович… — помотал дядька головой.
— Жаль скотину, — в тон ему закончил Кучинский.
— Петрович! — не сдавался небритый дядька. — Это ж почему ты — «Петрович»? — Он взглянул на Значонка, на Ивана Терентьевича. — Фидель Кастро добился правды — я тоже хочу…
— Товарищ Борейко, давай-ка налей-ка, — прервал Кучинский дядькову речь. — И вообще, по новейшим рекомендациям НОТ, надо закусывать.