А кобылка трусила и трусила по-прежнему, словно именно она все это нарочно подстроила. Казалось, всем своим видом она осуждала и одобряла ездока.
Иван Терентьевич уезжал поздним утром следующего дня. Торопиться ему не хотелось, и он вновь пожелал ехать автобусом.
Ночной дождь прибил дорогу, смыл пыль с деревьев, трав и кустов. На красной круче над коленом реки омытыми жаркими красками играл золотой корабельный бор. Воздух был чист и неподвижен. Над Чучковом, как над экваториальным островом, висело одинокое облако.
Черный пес, проводив своего хозяина на автобус, неторопливо пошел домой.
Мимо автостанции проскочила на мотоцикле девушка с мальчишеским лицом. Кучинский сказал: комсомольский секретарь. И еще добавил, что его агроном, вчерашняя студентка, ездит по бригадам на огненном рысаке. Словом, не Чучков, а Амазонков…
Когда отправился автобус Ивана Терентьевича, прибыл встречный, которым прикатил наш знакомый Миша.
— Родные пенаты, — сказал Миша подвернувшейся бабке. — Моя работа, — показал он Кучинскому на коровник. И уверенно зашагал к дому Стельмашонков. В руке он держал опять же знакомый нам чемодан.
Ничего не подозревающий Кучинский пошел в другую сторону, на молочную ферму.
За хатами, на лугу с высокой темно-зеленой травой, лютиками и ромашками, были вкопаны футбольные ворота, и мальчишки гоняли мяч. Это обстоятельство привлекло Мишино внимание. За одну команду выступали ребята в синих, оранжевых и красных футболках. Тут были два девятых номера, шестнадцатый, седьмой, двадцать четвертый и т. п. Вторая команда была составлена из «неорганизованных» футболистов — эти играли в обыкновенных трусах и майках, сандалиях, ботинках, даже босиком.
Миша тотчас отдал свои симпатии «неорганизованным». А они наседали, игра преимущественно шла на чужой половине поля. Полное пренебрежение к противнику, к его пестрым футболкам с белыми и черными номерами, гетрам и бутсам выказывал центр защиты «неорганизованных» — отбив мяч, он садился на траву. Работал, так сказать, шутя. Это был Димка Стельмашонок.
— Дима! — дрогнувшим голосом позвал Миша и помахал рукой.
Димка быстро взглянул на него, что-то сказал товарищу по команде, наверное: «Играй за двоих», — и побежал к Мише.
Товарищ вступил сразу в дело, но сыграл плохо: от его головы мяч полетел прямо в собственную штрафную площадку. Галдящая орава устремилась следом.
— Такой головой только рыбу глушить, — пробормотал с досадой Миша.
Но все обошлось — вперед вышел вратарь и прервал стремительную контратаку.
— О землю ударь, о землю! — обернувшись, крикнул голкиперу Димка. — Заштрафуй!..
Сначала они пожали друг другу руки, потом обнялись, и Миша чмокнул Димку в потную макушку.
— Ты у меня, что ж — капитан? — спросил Миша. — Молодец! Счет-то какой?
— Четыре — ноль в нашу пользу. Мы играем два тайма по пять голов.
— Молодцы! — снова одобрительно сказал Миша. — Сделали весомую заявку на приз «Крупного счета», учрежденный редакцией газеты «Футбол — хоккей» в шестьдесят первом году… Ну, а как, сын, учимся? Хоть одна-то пятерка есть?
— Каникулы ж, пап…
— Это в какой ты класс перешел?
— В шестой.
— В шестой, — соображал Миша. — Все верно. Шпрехен зи дойч? Зетцен зи зих?.. Я вот тебе автомат привез. С лампочкой.
Миша положил на траву чемодан, щелкнул замком. У Димки загорелись глаза. Автомат был что надо.
Димка сбегал к своим воротам, за которыми на привязи паслись козы, надел брюки, послал играть вместо себя одного из болельщиков.
Валентина оказалась дома — наступил двухчасовой обеденный перерыв.
— Моя ты радость, здравствуй! — сказал Миша, широко улыбаясь.
— Приветик, — усмехнулась Валентина. — Что-то я тебя не узнаю…
— Это почему же?
— При встрече ты обычно плюхаешься на колени. Даже посреди улицы. И ручку целуешь. — По ее лицу блуждала ироническая улыбка.
— А-а, — сказал Миша. — Я и сейчас могу.
— Обедать будешь?
— У меня через два часа автобус, — смущенно сказал он, взглянув на часы.
— Успеешь, — сказала Валентина.
Она пошла на огород надергать редиски и нащипать зеленого лука. Миша и Димка сели на лавочке.
Припекало, и Миша сбросил рубашку, остался в майке. У ног возились куры, пили воду из черной чугунной сковороды с отбитым краем.
— Валя! — крикнул Миша. — Где тут у нас пила? Крыльцо-то, гляди, осело.