Польщенный Бабаед полюбовался своей работой.
— Представляете, нынешние умники исключили чистописание из школьной программы! — сказал он.
— Я слышал об этом, — сочувственно согласился Кучинский. — Наши дети «секут» алгебру, но не могут написать как положено, — он поднял палец, прося обратить особое внимание на это обстоятельство, — прошения, челобитной.
Из окна была видна часть аккуратного дворика, красный щит с противопожарным инвентарем. А вот ведерко, пригляделся зоркий Кучинский, было злоумышленно кем-то продырявлено.
— Это зачем же его пробили? — показал он на ведро. — Чтоб не украли?
Степан Михайлович рассмеялся — он был рад Кучинскому, как, впрочем, был бы, наверное, рад любому человеку, пожелавшему заглянуть к нему, перекинуться парой ничего не значащих фраз.
— Шутник вы, Юлий Петрович, — по-прежнему посмеиваясь, сказал Степан Михайлович. — А шутникам жить трудно.
— Напротив. Просто во мне много пороху. Сюда, — он сделал жест в сторону щита, понимая, очевидно, под этим свою насмешливость, — я трачу дымный. А бездымный берегу для дела.
— Вам снова на ковер? — участливо спросил Степан Михайлович. — Вечно ищете беду на свою голову.
— Послушайте, Степан Михайлович. Как вы, лично вы относитесь к последним событиям в Сан-Марино?
Ну, за таким вопросом наверняка может последовать целый каскад каверзных вопросов. Степану Михайловичу хорошо были известны повадки гостя.
— Юлий Петрович, — сказал он с легкой досадою, — я получаю за мою работу сто тридцать рублей в месяц…
— …и прошу не впутывать меня в скользкие делишки, — закончил его мысль Кучинский.
— Вот именно, — засмеялся Бабаед.
— Я тоже не люблю рисковать, — доверительно шепнул Кучинский. — Даже с большого выигрыша по лотерее не покупаю лотерейных билетов. И не посылаю писем авиапочтой — любой самолет тяжелее воздуха. Горохов в курсе…
Степан Михайлович был чистюля, человек обстоятельный и удивительно неторопливый. Это плохо вязалось с его небольшим ростом и худобой.
Как-то в неурочное время Кучинский заехал к нему домой. Надо было открыть исполком и переснять на кальку границы землевладений «Партизана» после ликвидации соседнего колхоза.
Кучинский извелся, пока Бабаед собрался. На одни только ботинки ушло пятнадцать минут — надо ж тщательно уложить «язычок», подтянуть шнурочки, завязать аккуратные, симметричные узелки. А потом пройтись щеткой, а потом — суконкой.
Но еще более удивительным было то, что Бабаед, прожив жизнь, кроме своих бумаг ничего, кажется, не знал.
Это была картина: Кучинский застал его жену за починкой электрического утюга, а самого — за мытьем посуды.
В другой раз супруги белили в доме потолок. Полная больная женщина стояла на высоком табурете, а муж держал ведерко с мелом и чутко следил за этим табуретом.
Еще Бабаед был знаменит как великий чаевник. Причем обожал нестерпимо горячий чай. Чтоб чай казался горячее, пил исключительно из эмалированной железной кружки.
В целом же это был безответный доверчивый человек, может, не много сделавший людям добра, но не сделавший и прямого зла, и, подтрунивая над ним, Кучинский слышал, как в душе ворочается симпатия.
В кабинете Бабаеда тихонечко бубнил репродуктор — вещало районное радио. Кучинский, болтая, краем уха слушал его. Передавали сводку производства колхозами мяса и молока. Кучинский запомнил цифры по хозяйству Дровосека: с Дровосеком на равных тягался лишь «Партизан». Затем начался концерт по заявкам тружеников полей. С плохо скрытой улыбкой диктор — не иначе как вчерашний выпускник школы — сказал:
— А сейчас Муслим Магомаев споет для знатного конюха колхоза «Партизан» товарища Борейко песню «Свадьба». Пожалуйста, товарищ Муслим!..
Что-то там вжикнуло, наверное, иголка скользнула по пластинке. Потом Магомаев запел.
Кучинский представил, как юная бестия расшаркивался перед пластинкой, и расхохотался.
Борейко был тот «небритый дядька», что памятен нам с застолья у Стельмашонков. Слушал он эту передачу или нет, но разговоры о ней переговорит теперь не скоро.
— Юлий Петрович, помните, весною я встретил вас в городе с высокой симпатичной девушкой…
— Помню. — На губах Юлия блуждала улыбка. — Мы с нею названые брат и сестра.
— Вон как, — протянул Бабаед. — Вы были так внимательны к ней, ласковы, что мне подумалось: вот хорошая пара — вы и она. Ваша сестра где работает?
— В НИИ. Она кандидат наук.
— А муж?
— Люда не замужем.
— То есть как не замужем? — недоверчиво сказал Бабаед. — Она ж беременна.