Шапчиц промолчал. Не умея преодолеть скованности перед Значонком, он злился на себя.
— С точки зрения заготовителя, уважающего лишь тонны, сорт заслуживает Государственной премии. А с нашей…
Значонок не успел найти сравнения, как Шапчиц, улыбнувшись, показал на надорванный карман его пиджака: Иван Терентьевич был одет что твой бригадир.
— Это я в него бутылку заталкивал, — усмехнулся Значонок. — За рубль двадцать семь. — И замедлил шаги у развилки: — Пойду в поле, поговорю со своей картошкой.
По дороге, заросшей по обочинам клеверами, зверобоем и подорожником, Иван Терентьевич поднялся на взгорок. Институтские постройки скрылись за купами старых деревьев. Перед Иваном Терентьевичем распахнулась летняя ширь. Заливались жаворонки, шел легкий ветер, все было напоено влагою и теплом.
Возле делянок стояли таблички с названиями сортов, но подавляющее большинство составляли гибриды. Эти были безымянны, под сложными номерами, как звезды в тридевятых галактиках.
А на одной из табличек — короткое броское слово: «Вера».
— Вера!.. — позвал Иван Терентьевич, и его голос дрогнул.
— Ваня! — вдруг услышал он и за мокрой пеленою явственно увидел, как этим же полем, все под ту же не обрывающуюся жаворонковую трель, все под тем же солнцем идет к нему, спешит навстречу прекрасная юная женщина.
И сам он молод, ловок и быстр, чист душою, чист сердцем, а природа обворожительно таинственна и понятна.
И на той же поросшей клеверами, подорожником и зверобоем дороге вдруг показывается полуторка, пылит себе в березовых присадах. И молодые люди, Иван да Вера, бегут наперерез, «голосуют». И вот уже трясутся по проселкам вместе с бабкой, что возвращается домой с бубликами на шее, вместе с веселым дядькой, что едет с местечкового кирмаша с поросенком, который хрюкает в мешке, тычется во все стороны мордочкой. Покойно, все дорого и непреходящее. Бабка — как мати, дядька — как батька, и Вера — как жена…
И видится Ивану Терентьевичу родной дом, ветры вдоль дороги, горячая бульба на столе, перья зеленого лука с темной крупной солью, чарка доброй горелки…
Сосед, безалаберный Астроном — целый выводок детей, а стреха в сенях дырявая: можно наблюдать за ночными светилами…
Астрономов мальчонка, который на вопрос: «Дома ли батька?» — ответил: «Почти что нет». — «Как это так?..» — «Запрягает коня, сейчас в местечко уедет».
Первые прокосы в росной траве, молодой заяц, которому едва на ухо не наступил, телка, удравшая со двора.
— Волнушка, Волнушка!.. — кричит на загуменье батька. Так звали ее по масти — розово-рыжий и белый цвета чередовались. — Каб тебя волки зарезали!.. — бранится батька в олешнике.
Скрипел коростель, было слышно иволгу и отца.
Но снова перед глазами лишь слово «Вера» на табличке…
Иван Терентьевич вытер увлажнившиеся глаза и вдруг решил ехать к Юлику. Сдавать, видно, стал, подумал он о себе.
К НИИ он пошел другой дорогой. Эта вела краем соснового бора, в котором еще месяц назад можно было найти среди иглицы и редкой травки готические сморчки и желтые, бурые или темно-синие строчки. Бор был чист, чем выгодно отличался от других лесов, что волею печальной судьбы оказались близ жилья, больших дорог, промышленных предприятий. На деревьях там и тут были прикреплены дуплянки, скворечники, и птичья молодь уже пробовала крыло. Встречались обработанные дятлом и белкой шишки.
Иван Терентьевич спустился по тропе, прошел задами к институту. Заглянул в лабораторию и застал Шапчица. Его рука лежала на Людиной руке.
— Я решил ехать к Юлику, — сказал Иван Терентьевич.
— Но ты не собирался… Что так вдруг?
— Столько времени не виделся с ним. Замотался небось председатель.
И была в этой сцене какая-то неловкость.
— Заодно посмотрю, как ведет себя там картошка, какого рожна ей надо, — пожевав полными губами, добавил Значонок.
— Вызвать машину? — предложил Шапчиц.
— Не стоит.
— До Чучкова сто верст неважной дороги… — с сомнением покачала головой Люда.
— А я соскучился по этой дороге и по автобусу. Попрошусь к Юлику в агрономы, — вдруг капризно добавил он.
Не заходя домой, Иван Терентьевич отправился на автостанцию. После школы, клуба и, разумеется, чайной это было самое оживленное место в поселке. К кассе стояла очередь. Значонок пристроился в хвосте. Тут многие знали его.