— До встречи, Диана, — сказал он, его голос звучал немного отстранённо.
— До встречи, Остап, — ответила я, чувствуя, как сердце снова сжимается от волнения.
Он закрыл багажник и сел обратно в машину. Я повернулась и пошла к дому, чувствуя, что этот день оставил во мне больше вопросов, чем ответов.
Войдя в квартиру, я сразу же направилась в свою комнату, чтобы всё разложить по местам. Но мысли о Малыше и его словах не давали мне покоя. Я села на кровать и взяла телефон, чтобы найти ВКонтакте. Введя имя "Александр Велесов", я увидела его профиль. Он был довольно активным, с множеством фотографий и публикаций. Я решила добавить его в друзья, хотя и не была уверена, что это хорошая идея.
За окном стемнело, и я поняла, что уже поздно. Завтра мне нужно было вернуться к обычной жизни, но я знала, что этот день навсегда останется в моей памяти.
Выбор без выбора.
Я вхожу в кабинет Долматова, словно в ледяную воду — каждый шаг отдаётся в висках глухим стуком. Воздух здесь другой: тяжёлый, пропитанный запахом кожи, табака и негласного приказа. Долматов сидит за столом, не поднимая глаз. Его пальцы медленно перебирают бумаги — размеренно, почти гипнотически.
— Закрой дверь, — бросает он, не глядя на меня.
Я выполняю. Щёлкает замок. Тишина становится осязаемой, давит на виски, заполняет собой всё пространство. В этом безмолвии слышу собственное дыхание — прерывистое, слишком громкое. Пытаюсь выровнять его, но лёгкие будто сжимаются, не дают вдохнуть полной грудью.
Он наконец поднимает взгляд. В нём лишь холодная, выверенная ярость, от которой внутри всё сжимается. Зрачки узкие, как лезвия. Губы сжаты в тонкую линию.
— Ты знаешь, за что здесь, — его голос ровный, почти безэмоциональный. Но именно это пугает больше всего. В этой бесстрастности — угроза куда страшнее крика.
Киваю. Слова застревают в горле, будто колючки. Пытаюсь что‑то произнести, но язык не слушается.
— Ты исчезла. На сутки. Без предупреждения. Без связи. — Он откладывает бумаги, сцепляет пальцы в замок. Суставы белеют от напряжения. — Это не просто нарушение дисциплины. Это — предательство.
— Я не… — начинаю, но он резко поднимает ладонь. Движение резкое, отточенное — будто отрабатывал его сотни раз.
— Молчи. Ты уже всё сказала своим поступком.
В комнате — ни звука. Только моё дыхание, слишком громкое, и тиканье часов на стене, будто отсчитывающих последние секунды моего прежнего «я». Стрелка дрожит на каждом делении, словно не хочет двигаться дальше.
— У тебя есть объяснение? — спрашивает он, чуть склонив голову. В его взгляде — ледяной расчёт. — Хотя бы одно, которое я захочу услышать.
Я молчу. Потому что нет такого объяснения. Ни одного. В голове — лишь обрывки утреннего разговора с Остапом, его тёплые руки, взгляд, полный заботы. Перед глазами встаёт картина: он спит, а я разглядываю черты его лица, пытаясь запомнить каждую линию, каждую тень.
Долматов встаёт. Медленно. Так, что даже это движение кажется угрозой. Подходит ближе. Слишком близко. Его дыхание касается моего лица — холодное, ровное. Чувствую запах табака и чего‑то металлического — будто он пропитан самой сутью насилия.
— Знаешь, что хуже всего? — говорит тихо, почти шёпотом. Его голос проникает под кожу, как игла. — Ты не просто нарушила правила. Ты показала слабость. А слабость — это зараза. Она распространяется.
Его взгляд пронзает, как лезвие. Я чувствую, как под кожей пробегает холод, сковывает мышцы. Хочется отступить, но ноги будто вросли в пол.
— Но ты ещё можешь исправить.
Сердце замирает. В груди — пустота, в которой бьётся только одно слово: «Как?» Оно пульсирует в висках, отдаётся в кончиках пальцев.
— Как? — спрашиваю, сама не узнавая свой голос. Он звучит глухо, будто из‑под толщи воды. Язык еле шевелится, слова выходят искажёнными, чужими.
— Устранить угрозу. — Он делает паузу, словно смакует каждое слово. Его губы растягиваются в едва заметной усмешке — недоброй, хищной. — Остап. Он знает слишком много. Он — риск. И ты… ты — единственный, кто может это сделать.
Слова ударяют, как пули. Одна за другой. Пронзают сознание, оставляя рваные дыры. Перед глазами темнеет на миг — будто мир схлопывается до точки.
— Ты хочешь, чтобы я… убила его? — шепчу, и даже эти слова кажутся предательством. Они царапают горло, будто осколки стекла. В ушах шумит кровь, заглушая всё остальное.
— Не хочу. Я приказываю.
Тишина.
Только стук крови в ушах. Только его глаза — холодные, без капли сомнения. В них — ни тени колебания. Лишь абсолютная уверенность в своей правоте. Он смотрит так, будто уже видит, как я выполняю приказ. Как моя рука сжимает оружие. Как падает тело.