Дни до встречи тянулись невыносимо медленно. Время словно издевалось: минуты растягивались в часы, часы сливались в тягучее марево ожидания. Я то составляла в голове список тем для разговора, то в панике стирала его, понимая, что всё это бессмысленно. Как вести себя? Как смотреть ему в глаза, зная, что не могу рассказать правду? Как улыбаться, шутить, поддерживать лёгкую беседу, когда внутри всё кричит: «Не приближайся!»?
Каждый вечер я подолгу стояла перед зеркалом, придирчиво разглядывая своё отражение. Меняла наряды, причёски, макияж — будто пыталась найти образ, который скроет мою двойную жизнь лучше всего. Примеряла то строгие блузки, то лёгкие платья, то джинсы с футболками. Перебирала украшения, сомневалась в выборе парфюма, расчёсывала волосы то гладко, то с небрежными волнами. В итоге выбрала простое светло‑серое платье и минимум косметики — пусть всё будет максимально естественно. Никаких ярких акцентов, никаких намёков на театральность. Просто девушка. Обычная девушка на обычном свидании.
В ночь перед встречей сон не шёл. Я лежала в темноте, слушая мерный стук дождя по карнизу, и пыталась унять дрожь в пальцах. Капли отбивали какой‑то странный ритм — то ускорялись, то замирали, будто поддразнивали меня. Я закрывала глаза, но перед внутренним взором тут же возникал образ Остапа: его улыбка, его взгляд, его руки, лежащие на столе. А следом — холодное лицо Долматова, его тяжёлый взгляд, его слова: «Ты знаешь, что делать».
«Это просто встреча», — повторяла я себе. Но сердце билось так громко, что, казалось, его слышно на другом конце города. Я вслушивалась в тишину, ловила далёкие звуки ночных улиц, пыталась сосредоточиться на дыхании. Раз — вдох. Два — выдох. Три — снова вдох. Но счёт сбивался, мысли кружились, сталкивались, рассыпались.
Завтра я увижу Остапа вживую. И тогда начнётся игра, в которой нельзя проиграть. Игра, где каждое слово — ловушка, каждый взгляд — испытание, каждая улыбка — маска. Игра, в которой я должна остаться собой — и одновременно не быть собой. Игра, где ставка — не только задание, но и что‑то гораздо более хрупкое. Что‑то, что я пока не решалась назвать даже мысленно.
Преддверие праздника
Настал день X. Тот самый, к которому я мысленно готовилась целую неделю — день, от которого, казалось, зависела целая эпоха моей жизни. Волнение накатывало ледяной волной, отступало, оставляя после себя лишь лёгкую дрожь в пальцах, а потом возвращалось с новой силой, будто проверяло меня на прочность.
Мы сидели у Дашки дома — в её уютной, но отчаянно захламлённой комнате. Здесь царил творческий беспорядок: на каждом свободном сантиметре лежали стопки глянцевых журналов, разбросанные украшения переливались на свету, полураскрытые коробки с косметикой громоздились у стены. На подоконнике теснились горшки с полузасохшими цветами, рядом — стопка книг и чашка с остатками вчерашнего кофе. Воздух был пропитан сладким запахом ванильных свечей и свежезаваренного чая, но даже эта домашняя, почти идиллическая атмосфера не могла заглушить тревожные мысли, крутившиеся в моей голове.
Мы перебирали наряды для предстоящего праздника — того самого, где мне предстояло встретиться с Остапом. Сердце замирало при одной мысли об этом: как он отреагирует? Что скажет? Как будет смотреть на меня?
Да, да. Конечно же, Дашка обо всём знала — ну, почти обо всём. О планах Долматова я ей не сообщала. Для неё это была просто дружеская встреча, повод нарядиться и провести вечер в приятной компании. А для меня… Для меня это было куда серьёзнее.
Дашка, как всегда, была полна энтузиазма и решимости превратить меня в «нечто сногсшибательное». Она рылась в своём гардеробе с азартом охотника, выискивающего добычу, с восторженными возгласами вытаскивая то одно платье, то другое. Я наблюдала за этим с лёгкой тревогой, чувствуя, как внутри нарастает сопротивление.
— Надень это! — наконец протянула она мне короткое платье, едва прикрывающее бёдра, с достаточно глубоким для меня декольте. Ткань переливалась в свете лампы, будто была соткана из крошечных блёсток, и выглядела одновременно роскошно и вызывающе.
Я невольно отшатнулась, словно платье могло меня ужалить.
— Ага, щас! — возмутилась я, скрестив руки на груди. — Сама надевай это убожество!
— Вот и надену! — тут же парировала Дашка, вскинув подбородок. В её глазах вспыхнул огонёк обиды. — И это не убожество! Это — стиль! А вот то, что ты собралась на себя надеть… — она окинула меня критическим взглядом, задержавшись на джинсовых брюках и объёмном свитере, — да, это убожество.