– Я сотни раз видел тебя такой во сне. Ты не находишь сходство ошеломляющим?
Клер не могла ответить. Язык не слушался. Но Бретт был прав. Для человека, вдохновленного одним лишь воображением, он потрясающе точно запечатлел ее нагое тело.
– Одна галерея в Нью-Йорке пыталась уговорить меня выставить это полотно на несколько месяцев, но эта работа – лучшая, что у меня есть, и я не могу делиться ею с общественностью, не признав публично, что ты для меня так много значишь.
Клер протянула руку к полотну и пробежала пальцами по контурам груди, по соску, восставшему от желания.
– Я выгляжу так, словно не могу дождаться, когда ты вернешься в мою постель.
На картине Клер лежала посреди огромной кровати на простыне цвета заката. Край простыни закрывал лишь одно бедро, все остальное тело было открыто взгляду.
– Мысленно я был там с тобой.
– Я просто не могу поверить, что ты все это написал. И везде я.
– Творчество было для меня единственным способом сохранить рассудок, пока я так старательно скрывался от чувства, что ты во мне родила. Я говорил себе, что ты – просто интересный объект для творчества.
Клер опустила руку и повернулась к Бретту:
– О каких чувствах речь?
– Я говорил тебе, но ты мне не поверила. Но я люблю тебя, Клер. Давно люблю. Я был слеп, потому что... – Он замолчал, не договорив.
– Ты не хотел нарушать клятву, данную Елене. Хотвайер вздохнул:
– Это еще не все.
– Что еще?
– Я любил Елену, но долг для нее значил больше, чем я. Я боялся того чувства, что испытывал к тебе. Оно было слишком сильным.
– Ты боялся, что я причиню тебе боль?
Бретт нахмурился. Ему совсем не нравилось говорить о своих чувствах, но тем не менее он кивнул.
– Я с самого начала чувствовал, что ты способна ранить меня сильнее, чем даже она, и это мне чертовски досаждало. Я был таким идиотом, Клер! Я сказал себе, что не люблю тебя, что я не могу тебя любить, что то, что я чувствую к тебе, – лучше, чем любовь.
– Возможно...
– Да, и это чувство лучше любви, по крайней мере той любви, что я испытывал к Елене. То, что я чувствую к тебе, гораздо больше, гораздо крепче, гораздо сильнее того, что было у меня к Елене. Ты – мое все. Ты – та женщина, которая может сделать полной мою жизнь. Ты можешь это понять? Ты нужна мне.
У Клер слезы наворачивались на глаза, но она не боялась расплакаться. Она даже представить не могла, что ее суровый солдат может так поэтично изъясняться.
– Я – несовершенна, – сдавленно проговорила она.
– И я рад, потому что ты как раз такая женщина, какая мне нужна. Я так тебя люблю, что мне страшно.
– И мне страшно. Я люблю тебя, Бретт. Так сильно люблю!
– Я знаю, моя сладкая. И я буду благодарить Бога каждый день и до конца дней, что ты меня любишь. Ты это знаешь?
Клер не могла ответить, да ему и не нужен был ее ответ.
Бретт поцеловал ее, а потом поднял на руки, отнес в спальню и положил на кровать. Клер увидела, что это та же кровать, что была на картине.
– Ты про это говорил «жить фантазиями»? – спросила она, глядя на то, как Бретт торопливо раздевается.
Он стал раздевать ее. Но тут уж он никуда не торопился. Сначала Бретт снял с нее обувь и носки, потом брюки и топ. Он оставил ее в бюстгальтере и трусиках, и у нее было чувство, что она обнажена больше, чем если бы он раздел ее донага.
Бретт отступил на шаг и окинул Клер взглядом, полным нежности и желания.
– Каждый миг с тобой – это ожившая фантазия, Клер. Самая лучшая фантазия. А теперь закинь руки за голову, родная.
– Зачем?
– Потому что мне нравится смотреть на тебя такую. Она засмеялась, сделав то, что он просил, и почувствовала, как соски скользнули по ткани бюстгальтера.
– Мне тоже это нравится.
– А теперь держи руки за головой, пока я буду снимать с тебя штанишки. Ты сделаешь это для меня, сладкая?
– Да...
Он не снял ее трусики сразу, а сначала провел по краю, потом вниз по лобку, и Клер выгнулась ему навстречу, томимая желанием.
– Хорошо, – задыхаясь, сказала она.
– Да, милая, хорошо. – Бретт долго играл с крохотным лоскутом шелка, пока Клер не начала извиваться под его руками, изнывая от желания.
– Бретт, прошу...
Хотвайер вдохнул аромат возбуждения, исходящий от Клер, и просунул пальцы за резинку трусиков. Он хотел прикоснуться к ее шелковистой влажной плоти не меньше, чем того хотела она. Он столько мечтал о том, чтобы ласкать ее здесь, в своей постели, но никогда не думал, что его мечте суждено сбыться.
Но теперь Клер принадлежала ему, и он ни за что не отпустит ее от себя.
Он стал медленно стаскивать с нее трусики так, чтобы шелк ласкал ее бедра.
– Ты выйдешь за меня замуж, сахарок?
Клер, словно в беспамятстве, металась по подушке. Трусики упали на пол, и она благодарно раздвинула ноги.
Бретт провел ладонью по завиткам лона и сунул палец в медовый жар.
– Я о браке. Про то, что мы с тобой станем мужем и женой. Ты выйдешь за меня замуж?
– Я люблю тебя, – простонала Клер.
– И я тебя люблю. – Бретт сунул в нее два пальца. Клер вскрикнула.
– Скажи «да», Клер. Я хочу услышать слова. – Он не знал, откуда брались у него силы разговаривать, но он должен был знать, что пал последний из ее оборонительных рубежей.
– Да. Все, что ни попросишь, Бретт. Все, что угодно. Только ласкай меня.
Он лег на нее сверху и продолжил ласкать пальцами, но не прикасался ни к клитору, ни к той особой точке внутри.
– Это интригующее предложение, сахарок, но мне от тебя сейчас нужно внятное согласие принять мое предложение руки и сердца.
Клер опустила руки и, схватив его пенис, подвела его к входу.
– Да, я выйду за тебя замуж, но вначале я могу убить тебя, если ты немедленно меня не полюбишь.
Бретт глубоко вошел в нее, одновременно целуя в губы. Они почти сразу кончили – оба, ловя губами крики друг друга.
Потом Бретт перекатился на спину, и Клер сказалась сверху.
Она водила ладонью по его груди.
– Интересно, кто у нас будет: мальчик или девочка?
– Мне все равно. Я не строю династий. Я просто хочу иметь здоровых детей.
– И я тоже. – Клер приподняла голову Бретта, чтобы заглянуть в его глаза. – Я не хочу играть пышную свадьбу, как у Джозетты. Я бы предпочла отпраздновать наш брак на пляже только с близкими друзьями. И с твоей семьей. Ладно?
Сердце Бретта замерло в груди.
– Отличная мысль, сахарок. Превосходная, можно сказать.
– Мы можем куда-нибудь поехать на медовый месяц?
– Да. Куда скажешь.
Клер вздохнула и закрыла глаза, положив голову ему на грудь.
– Мне все равно куда. Мне просто хочется быть с тобой и знать, что мы там, потому что мы любим друг друга и хотим быть вместе до конца дней.
– Хорошо сказано, дорогая, в самом деле хорошо.
– Это верно. – Клер крепко обняла Бретта, и он сомкнул руки вокруг нее, признав для себя раз и навсегда, что лучше любви может быть только любовь, такая любовь, как у них.
Они поженились на пляже Мехико. Приехали Куини, семья Бретта и их друзья. После свадьбы Бретт и Клер отправились на курорт, работающий по формуле «все включено», и Бретт там учил Клер нырять, а она его – запускать воздушных змеев.
Уильям Кили умер в камере предварительного заключения при загадочных обстоятельствах как раз накануне суда. Ходили слухи, что он имел связи, которые не подлежали разглашению, и потому влиятельные люди решили избавиться от него.
Клер была рада уже тощ, что если не правосудие, то хоть справедливость восторжествовала, и убийца Лестера был наказан. Когда она сказала об этом Бретту, он заметил, что она чертовски кровожадна для пацифистки.
Но Клер была женщиной, которая если любит, то всем сердцем. И она готова была любить Гамильтона Бретта Адамса всем сердцем и всей душой до скончания дней.