[218]
Платон две тысячи лет назад увидел то, что нам ясно сегодня: секс часто имеет очень малое отношение к любви или вообще с ней не связан. Главным мотивом сексуальных контактов часто бывает личное наслаждение. Сексуально возбужденный мужчина может даже испытывать вражду к женщине, от которой хочет получить физическое удовлетворение. Есть, конечно, люди, которые испытывают другие чувства, и для них секс может стать одним из самых глубоких проявлений любви. Однако те же самые люди могут выражать свою любовь в несексуальных терминах. Иными словами, секс и любовь могут быть связаны, но во многих случаях они никак не связаны. Платон не мог включить в сущность любви то, что не является ее обязательным признаком. Он считал секс мощной силой, но не верил, что привязанность, которую люди испытывают друг к другу, должна быть обязательно и исключительно сексуальной.
История подхватила эту мысль, когда феодализм расцвел веком рыцарства. Развитая в то время концепция любви называется рыцарской. Это романтическая любовь в наиболее экстравагантной форме. Женщина помещалась на пьедестал, и рыцарь служил своей леди, писал ей стихи, любил ее и умирал за нее, а в качестве награды ожидал только одобрительного взгляда или платка, который мог повязать на шлем. Признаками величайшей рыцарской любви были любовь к абсолютно недостижимой женщине и физическое и сексуальное отчуждение от нее.
Этот аспект любви перешел и в следующий период — период Возрождения, где он получил новый толчок. Рост влияния религии, представленной христианством, побуждал все духовное ценить выше физического, плотского. Величайшей из всех женщин и самой святой из них была Дева Мария, а одно из величайших деяний всех времен — непорочное зачатие. Это постоянно подчеркивали в своих полотнах художники Возрождения. Богоматерь предстает на их картинах не как обычная женщина, но скорее как идеализированная версия женщины. Лицо ее отражает покой, удовлетворенность и любовь. В ее честь называли многие
[219]
церкви, например, Нотр Дам — собор Парижской Богоматери. И женщин призывали жить в соответствии с такими возвышенными стандартами.
Хотя не знающая стыда нагота Древних Греции и Рима продолжала появляться в некоторых скульптурах и картинах, преобладающей тенденцией стало прославление не тела, а преданности человека религиозным идеям. Казалось, что даже фиговый листок открывает слишком многое. Не только Адам и Ева, но весь человеческий род был изгнан из райского сада. Стеснительность и скромность вышли на первый план, укрытие тела стало настоятельной потребностью. Даже купание вышло из моды. Секс в сознании людей стал связываться только с похотью и грехом.
Одновременно с этими переменами начали подчеркиваться чисто религиозные аспекты любви. Ее естественное происхождение и выражение сменились более благородными чувствами. Вот тогда подхватили представление Платона о том, что секс не является неотъемлемой частью любви, но радикально его изменили. Хотя Платон исключал секс из определения любви, отсутствие секса он не считал основным ее признаком. Теперь платоническая любовь перестала быть просто абстракцией или идеей, она начала восприниматься как реальность, как лучшая и более желаемая часть реальности, она стала любовью в чистейшей и благороднейшей форме, очищенной от низменных, животных желаний.
Любовь без секса
В наши дни платоническая любовь, то есть любовь без секса, больше не считается идеальной между мужчиной и женщиной. Фрейдистская психология даже сомневается в ее существовании. Однако сегодня между мужчинами и женщинами может быть множество разновидностей отношений, в которых секс активно не участвует. И это не потому, что у них бесполая любовь. Обычно секс исключается из отношений, потому что эти отношения основаны на других аспектах личности или потому что один из
[220]
партнеров или оба сексуально вовлечены в другие отноше^ ния, то есть они состоят в браке, или кого-то любят, или, наконец, они сексуально не интересны друг другу. В человеке существует постоянное, неумирающее сознание: кто перед тобой — мужчина или женщина. И как бы это осознание ни отражалось на поведении людей, оно очень отличается от сексуального притяжения. Несомненно, не каждый мужчина и не каждая женщина становятся сексуально привлекательны друг для другу, хотя всегда сознают сексуальную принадлежность партнера. Между ними может возникнуть дружба вопреки тому, что история такую возможность игнорирует. По мере того как социальные роли и функции женщин становятся все менее отличными от мужских, более вероятной и возможной становится и дружба между ними.
Платоническая, лишенная секса любовь обладает еще одним свойством, привлекательным для молодых людей, еще не готовых к погружению в секс и в последующий брак. Называя свои отношения платоническими, юноша и девушка избегают затруднений, которые возникли бы, если бы они открыто признали сексуальный интерес друг к другу. При этом и возможность брака остается такой далекой, что не кажется угрожающей.
Сегодня подростки по-прежнему играют в платоническую любовь. В первых своих гетеросексуальных встречах они скорее всего чуждаются физических контактов. Они только что вышли из долгого периода сексуальной сегрегации, разделения, когда мальчики и1рали с мальчиками, а девочки с девочками, из того периода, который мы называем латентным. И когда в подростковом возрасте общество наконец разрешает им впервые преследовать сексуальные цели, большинство девушек и некоторые юноши подходят к новым отношениям с большой неуверенностью. Им комфортней, когда они перемещают интерес друг к другу на другой уровень. Они вместе выполняют уроки, танцуют, слушают музыку — годится любой предлог для замены главного их интереса друг к другу — сексуального. Избегая сексуальных желаний и вызванной этими желаниями тревоги,
[221]
молодые люди обычно считают, что их отношения чисто духовные. И хотя их привязанности друг к другу не хватает ощущения осуществленности, они испытывают компенсирующие чувства: начинают лучше чувствовать и понимать друг друга.
Эта неуверенность и робость может сохраниться. Молодой человек не решается проявить свои сексуальные чувства к девушке, о которой он высокого мнения. У него все еще сохраняется представление о сексе, как о чем-то нехорошем: хорошая девушка, по его представлениям, должна такие чувства отвергать. Девушка, занятая собственными конфликтующими желаниями, благодарна ему за то, что он не заставляет ее решать: принимать ей его сексуальные поползновения или отвергать.
Конечно, молодая женщина испытывает собственные сексуальные порывы. И тем не менее может предпочесть, чтобы ее друг избегал их, а не разжигал. Часто она склонна воспринимать это как признак его любви. Как будто он приносит жертву. То, что он оттягивает сексуальные посягательства, доказывает, что он джентльмен и уважает ее. А он и сам испытывает облегчение от того, что она принимает его как «джентльмена» и не побуждает заходить дальше.
И вот оба находят убежище, договорившись без слов, скрывать истинную природу своего притяжения друг к другу. Вместо того чтобы говорить ей, как она прекрасна, он рассказывает о своей теории, как уничтожить безработицу. Девушка знает, что его увлеченность такими грандиозными проблемами есть лишь робкий способ сказать ей, что он к ней испытывает. Ей достаточно слушать его краем уха, при этом наслаждаться его привлекательной внешностью; конечно, она для него много значит, если он проводит с ней все свое свободное время, обсуждая важные проблемы. Тема обсуждения всегда безличная. Могут обсуждаться семейные проблемы, дружба и даже секс. Но образец всегда один и тот же: интеллектуальное обсуждение заменяет истинную вовлеченность и предшествует ей.
Иногда начало любви не только открыто бессексуально, но и откровенно «безлюбовно». Например, молодой
[222]
человек, который очень любит свою мать, может долго не решаться вообще использовать слово «любовь». В глубине души он чувствует, что предает мать, говоря «Я тебя люблю» кому-то другому. Точно такую же трудность испытывают многие новобрачные, когда к новым родственникам приходится обращаться «мама» и «папа». Слово «любовь» обычно настолько осложнено особыми личными чувствами, что ранний опыт его употребления может помешать употребить его снова.