Конечно, мы не можем с детьми быть более зрелыми, чем с самими собой. Наше знание того, что хорошо для них, может вызывать такое же раздражение, как знание этого относительно нас самих, если у нас нет психологической свободы, позволяющей действовать с лучшими намерениями. Техника нашего повседневного поведения заслуживает более внимательного и частого рассмотрения, чем наши цели. К этому имеет отношение следующее обстоятельство: частота нашего общего смеха служит надежным показателем качества наших контактов с детьми. Совместные планы важны, но не менее важен непосредственный, спонтанный смех. Но чтобы так вести себя с детьми, нужно прежде всего сохранить способность смеяться и без них.
Возможно, лучшее проявление чувства юмора — способность смеяться над собой. Для этого нужна скромность и превыше всего — ощущение перспективы. Другое проявление этой перспективы — сдержанность в отношениях со взрослыми детьми. Они хотят пробовать, хотят решать, иногда даже хотят потерпеть неудачу — просто чтобы посмотреть, что из этого получится. Одно из самых зрелых проявлений нашей любви — позволить им это. Если у нас хорошие отношения, дети отведут нам самые лучшие места на празднике своей жизни. Мы можем смеяться, аплодировать, даже плакать. Но в идеале не должны показываться на сцене, если только сами дети специально, и в этом мы должны убедиться, не пригласят нас принять участие.
Самоликвидирующаяся любовь
Родительская любовь — только одна из форм любви в нашей жизни. Слишком часто мы позволяем ей доминировать; мы ведем себя так, словно вырастить детей — единственная цель нашего существования. В результате страдаем мы и страдают они; страдает качество нашей любви.
[321]
Это становится особенно ясно, когда дети подходят к подростковому возрасту. Слишком 1интересуясь детьми, мы считаем, что владеем ими; мы не способны их отпустить. К тому же именно в эти годы отчетливо проявляется наше честолюбие: мы не можем сдержаться и не проявить неодобрения, когда детей не принимают в избранный колледж, когда они выбирают не ту профессию или женятся не на том, кто нам нравится.
На протяжении первой половины жизни ребенка перед родителями встает трудная задача — сохранить любовь детей и при этом говорить им неизбежное «нет». А во второй половине задача еще более трудная и неприятная — воспринимать от детей ответ «нет». Поэтому родительскую любовь называют трагической. Это любовь, которая требует от нас максимума и меньше всего дает в ответ; это самоликвидирующаяся любовь, которая заканчивается отказом от обладания любимым. Но не обязательно бывает так, если мы не использовали родительскую любовь как форму любви к себе, а не к ребенку. Когда мы возлагаем слишком большие надежды на ребенка и его честолюбие, мы используем его как украшение, чтобы привлечь внимание к себе самим, — в таком случае мы на самом деле не любим ребенка, а используем его.
Все формы любви предъявляют некоторые требования к любимым, даже любовь к друзьям. Романтическая любовь предъявляет самые экстравагантные требования — и отчасти по этой причине это самая недолговечная и хрупкая форма любви. Она либо становится более зрелой и переходит в супружескую любовь, либо исчезает и остается в памяти.
В идеале родительская любовь должна быть наименее требовательной. Требования, которые мы предъявляем ребенку, должны способствовать развитию и благополучию его, а не нашему. Степень, в какой мы можем подавить собственные потребности и уделять внимание только потребностям любимых, определяет зрелость нашей любви.
Насколько хорошо мы справляемся с этим в отношении детей, зависит от того, насколько полно мы удовлетворяем собственные потребности в других аспектах любви.
[322]
Очевидно, родительская любовь качественней, если мы счастливы в супружеской любви, если брак удовлетворяет наши основные психологические потребности.
Но совсем не обязательно, чтобы качество родительской любви зависело от качества брака или его прочности. Разведенные и овдовевшие родители тоже могут быть хорошими и любящими.
Так каковы же они, лучшие родители, наиболее преуспевшие в родительской любви?
Мы возвращаемся к нашей главной теме: у нас много разновидностей любви, и успех в одной из этих разновидностей зависит от того, насколько успешно мы гармонизируем ее с остальными. Родители, счастливые в любви к детям, лучше всего объединяют эту любовь с другими видами любви: супружеской, к друзьям, работе, искусству или к интеллектуальным исследованиям — всему тому, что способно их поглотить и принести удовлетворение. Когда мы живем полной жизнью, частью которой являются дети, но не всепоглощающей, всеохватывающей частью, только тогда мы можем быть счастливы в родительской любви. И тогда мы можем стать лучшими родителями.
[323]
17. СВОБОДА ЛЮБИТЬ
Волей-неволей все мы развиваем в жизни бесконечные привязанности. Все это разновидности нашей любви. Только некоторые из них делаются по рациональному выбору. В нашем выборе господствуют случайные и подсознательные факторы. К счастью для нас, все это представляет только половину истории любви в нашей жизни. Как мы поступаем со своим выбором, часто бывает не менее важно, чем сам выбор. Вырастая, мы обретаем все большую свободу и в выборе, и в культивировании своих привязанностей. Любовь, вырастающая на основе естественных потребностей, может принести идеальные плоды.
Подобно сорным травам, любовь может расцвести всюду. Даже на голых скалах изредка распускается цветок. Но отборные растения, получающие призы и награды на выставках, требуют богатой и питательной почвы. Личная свобода и есть питательная почва для идеальной любви, и именно такую свободу мы сегодня называем психологической зрелостью.
Именно то, как мы взрослеем и вырастаем, определяет качество нашей любовной жизни. На нашей любви всегда отпечаток нашей личности. Мы можем быть достаточно
[324]
привлекательны, чтобы разжечь аппетит многих, но продолжение зависит не от этого, а от того, насколько полно мы сможем удовлетворить потребности этих людей. Нас часто и легко очаровывают, но дальнейшее зависит не только от загоревшегося в нас желания. Некоторые всю жизнь глазеют на витрины и мечтают о любви; другие сами создают любовь, которую хотят, и живут с ней.
Конечно, было бы весьма желательно оказаться в волшебном круге тех, кто способен достичь любви, но психологическое взросление дается нелегко. Во многих отношениях легче развивать особые способности, чем улучшать общую способность жить с самим собой и с окружающими. Математик может уединиться со своей логарифмической линейкой, музыкант — со своими гаммами и арпеджио, художник — с набросками и эскизами, и каждый станет лучшим математиком, музыкантом или художником. Но научиться лучшей жизни или лучшей любви в результате особой тренировки и практики невозможно.
Ограничения свободы
Мы способствуем собственному росту, прежде всего стараясь освободиться от ограничений нашего детства. Эти ограничения детства лучше всего распознаются по двум дорожным знакам: по зависимости и по родителям. Пока родители продолжают играть главную роль в нашей жизни - положительную или отрицательную, наша зависимость от них остается сильной, а другие привязанности — слабыми. Прежде всего следует постараться стать финансово независимыми от родителей. Тогда мы можем жить отдельно и наслаждаться теплыми отношениями с родителями в то время, которое остается у нас от других дел и стремлений. Мудрые родители побуждают детей к такому образу жизни, когда те заканчивают колледж.
Второе основное ограничение свободы возникает из наших мелких повседневных неудач в достижении психологического удовлетворения. У всех нас есть невротические
[325]
тенденции; возможно, скорее мы их знаем как дурные привычки. Но чего мы часто не знаем, это насколько они плохи. Мы, например, отмахиваемся от своих крайностей, пожимаем плечами и признаем, что, вероятно, слишком много работаем, слишком много пьем, тратим больше, чем можем себе позволить, и едим больше, чем для нас полезно.