Прежде чем снова взяться за плетку, я рассеянно глажу его по спине, как домашнее животное. Неужели он думает, что он какой-то особенный? Не понимает, что до него через мои руки прошли десятки, если не сотни мальчиков, и каждый рано или поздно покорялся? Почему они не хотят сберечь мне время, а себе — часы унижения и боли? Впрочем, некоторые прикидываются сломленными, послушными, говорят, что будут делать все, что прикажут. Я просто насквозь вижу их мысли: ладно, сейчас сделаю, что он говорит, подставлю задницу, а потом улучу момент… Потом они рыдают: зачем вы меня бьете, господин, я же слушаюсь! Я бью их до тех пор, пока не увижу истинного смирения. Пока они не усвоят урок.
Первый урок мальчик усвоил быстро. Еще четверть часа — и он уже кричит и просит:
— Пожалуйста, господин! Не бейте меня! Я все сделаю! Пожалуйста!
Это же так просто. Мужской член никогда не доставит столько боли, сколько мужская рука с кнутом и плеткой. "Ну, разве больно?" — спрашивал первый хозяин, засаживая мне, пока я хрипел и дергался в путах. "А вот это больно!" — и плетка обжигала мне спину, так что я даже переставал ощущать, куда меня трахают. Но сопротивляться не переставал. Меня били, морили голодом, грозили отдать на забаву солдатам, но все напрасно. Я больше не хотел принимать мужчину по доброй воле. А связанные шлюхи были клиентам не по душе. Вино и дурман-трава помогали делу, но лишь до тех пор, пока я не сунул пальцы в рот, не выблевал отраву на узорчатый ковер и не вцепился клиенту в горло. Хозяин был плохим наставником — или это я был плохим учеником?
— Я же говорил, что ты сам попросишь.
Я отвязываю мальчика от стены, и он бросается на колени, утыкаясь лбом в пол. Из ссадин на его спине выступает кровь, но совсем немного. Особо упрямых я секу до крови, но стараюсь обходиться без крайностей. Служанки потом вымоют пол и постирают ковер, но кровь, на мой взгляд, не добавляет привлекательности моей работе. Я предпочитаю, чтобы текли слезы, пот и сперма.
Мальчишка невнятно что-то лепечет. Поднимаю ему подбородок рукояткой плети и передразниваю:
— "Трахните меня"? "Засуньте в меня свою штуку"? Ты должен говорить красиво. "Подарите мне наслаждение, господин". "Познайте меня". "Позвольте мне удовлетворить вас". Иди на ложе и покажи, как ты меня хочешь.
Он ложится на живот, выставляя исполосованную задницу, и послушно раздвигает ноги, хотя полчаса назад на этом же ложе извивался и проклинал меня. Умный мальчик. Понял, что насилия все равно не избежать, а вот лишней боли избежать можно. В награду я мажу маслом его дырочку, и он даже не кричит, когда я вхожу, только ахает тихонько. Я трахаю его сильно, но не грубо, и повинуясь моим рукам не бедрах, он подмахивает со сдавленным стоном. Кончив, я говорю:
— Ты даже сможешь получить удовольствие, если твой господин захочет. Но раб не вправе ждать удовольствия. Он должен с благодарностью принимать даже боль.
— Спасибо, господин. Чем я еще могу услужить вам?
Голос у него усталый и тихий, в нем дрожат слезы, и при желании я мог бы придраться, но не буду. Он еще научится благодарить искренне и радоваться тому, что господин наконец кончил.
— Налей вина, — приказываю я.
Он встает, пошатнувшись, расставляя ноги пошире, потому что между ними больно и мокро. Сейчас сперма сочится у него из задницы, и это унизительно, будто ты обделался. Он не знает, что бывает намного хуже. После пары десятков солдат из меня два дня текло дерьмо пополам с кровью. Хозяин хотел, чтоб я сдох. Но я был живучий, и ему пришлось продать меня на плантации. Ох, мальчик, радуйся, что тебя готовят для ложа, не для плантаций.
Не поднимая глаз, он приносит чашу с вином, встает на колени, протягивает мне. Руки у него дрожат, и вино плещется в чаше. Я подношу чашу к его губам, и он пьет покорно. Он заслужил маленькое поощрение. Пара глотков вина, и станет теплее, приятнее, и боль поутихнет.
— Покажи, как ты удовлетворяешь себя.
Он вдруг краснеет. Так же, как многие. После того, как их оттрахали во все дыры, они еще могут краснеть! Он отводит глаза и медленно, нерешительно кладет ладонь на свой член. Всхлипывает.
— Простите, господин, — шепчет еле слышно. — Я не смогу… когда смотрят…
Я бью его по щеке, так что у него лязгают зубы.
— Никогда не отказывай своему господину. Ласкай себя, пока не кончишь. Я приказываю.
Стоя на коленях, он тискает свой член, низко опустив голову. Пара слезинок падает на ковер. Или это пот?
— Расставь колени пошире. Еще. Другой рукой потереби сосок. Ну? Где твоя готовность услужить господину? Почему у тебя не стоит?