— Он необычно стоит, — сказал Матвей, показывая на спортивного парня с голым торсом позади идущих по аллее полицейских. — Он очень расслабленно стоит.
— И? — спрашиваю.
— Ну, никто сейчас так не стоит.
И тут я пожалел, что не взял этого парня крупным планом. Он и правда был похож на скульптуру ренессанса.
— А ты не хочешь поснимать? — говорю Матвею.
— Я не умею, — отвечает.
— Я тоже, — говорю.
— Но у тебя получается. Тут везде что-то ну… такое.
— Ну почему ты просто не хочешь попробовать?
— У тебя все равно получится лучше. У тебя все получается.
Меня разозлили его слова.
— Че опять за декаданс начался?
Он замолчал и мне стало совсем сложно вывозить разговор.
— Короче, я хочу отправить это на конкурс Шанинки. Это в Москве. Они не дают деньги, но там будет вручение и всякие селебы. И мастер-классы. И можно получить стипендию на обучение. В общем, в любом случае портфолио.
— А я на работу устраиваюсь, — сказал Матвей. — В «кефасе» буду работать.
— О, молодец. Хоть у кого-то деньги будут.
— Ага. В Тольятти.
Теперь я замолчал.
— А квартира?
— Я завалил последнюю сессию. Три раза. Меня не допускают до диплома.
Он сказал это и сел в телефон.
— Ты говна въебал?
— Не ори, пожалуйста.
Я развернул его к себе за плечо.
— Мэт. Смотри, никому не выгодно отчислять дипломника. Не саботируй сам себя, пожалуйста. Все будет ок.
— Это бесполезно.
— Нет! Надо по-любому, вот по-любому прям сдать эту херню. Всего немного. А потом новая жизнь.
— Я все дни ебал себя, что надо готовиться к пересдаче… и в итоге все равно даже не сел. И другие дела не делал. Даже спать себе не дал. Притом это был экзамен по «питону». По «питону», блядь, который я знаю. Я ничего не могу заставить себя делать.
— Так надо. Жизнь — труд.
— Пох.
— Это называется слабачество, — сказал я и стал складывать ноутбук в рюкзак. — Ты слабак, раз бросаешь.
— Ну ок. Зато ты классный.
— Ты… я не хочу, чтобы ты так думал!
Мне хотелось начать извиняться, но я себя сдержал.
— Ну и че, в армейку пойдешь?
— Может, отмажусь.
— А потом что?
— Не знаю. Что-нибудь.
Я продолжал складывать вещи. Мэт заплакал и снял очки. Я обнял его и его слезы, горячие и долгие, лились мне в плечо. Будто горячий чай разлили.
На следующее утро Матвей сказал, что я должен срочно к нему прийти и он все объяснит потом. Он был в майке и штанах с военки. С порога он стал пихать мне бутылку пива, потому что «мне нужно выпить для храбрости». Я ничего не понимал. Он не сдержался:
— Ты должен меня избить!
Я собрался уходить, но он меня развернул и заставил сесть.
— Смотри, это гениально, — продолжал он. — Сегодня в три у меня последняя пересдача. Я приду с замотанным ухом, типа меня избили, вставлю туда наушник и Леха будет говорить мне ответы.
— Хорошо, — говорил я, — а зачем тебя бить?
— Чтобы правдоподобно. Сильно не надо — достаточно вот сюда под глазом по вене попасть, чтобы лопнула. Тогда весь глаз разнесет.
— Пиздец…
— И еще поцарапать, чтобы типа упал.
— Это самая идиотская идея, о которой я слышал.
— Я отвечаю, это сработает.
— Почему ты тогда сам себя не ударишь?
— Я пробовал, у меня не получается.
Я представил, как бью Матвея по лицу и меня стало тошнить.
— Я не буду. Нет. Нет.
— Андрей, пожалуйста, я прошу тебя…
— Леху проси.
— Он отказался. Он сказал, что я ебанутый.
— Ты ебанутый!
Матвей стукнул кулаком по стене, помахал руками и сел на койку.
— Пожалуйста, помоги мне, иначе… Ну не отказывайся, короче.
Я сжимал и разжимал правую ладонь.
— Это реально последний вариант? — спросил я.
— Точно. Но он точно сработает. Давай.
Он сел на стул в ожидании удара, потом встал и размялся, как боец на ринге. Я примерил кулак к глазу Матвея.
— Подожди. Мне сложно, — говорю.
— Все окей. Я люблю тебя.
— Зачем ты сказал!
— Прости.