— Ну, будем считать, что наша семья токарей пополнилась ещё одним и, вроде бы, неплохим. Второй разряд вполне можно присвоить.
— Второй? — высунулся вперёд секретарь комитета. — Такая сложная работа — и второй?
— Эка, какие вы все молодые торопливые, — усмехнулся мастер. — Вам бы сразу да самый высокий! Ничего, у него ещё всё впереди. Руки рабочие и глаз зоркий, только вот твёрдости настоящей не хватает. Ну да это дело наживное. Вот так, Сергеев. Поздравляю!
Он сунул Ивану твёрдую несгибающуюся ладонь и ушёл вместе с другими членами комиссии.
— Токарь второго разряда! Ха-ха! — выкрикнул Сергеев и испуганно огляделся: не слышит ли кто, а то ещё за сумасшедшего примут. Но никого близко не было, только навстречу шли в белых праздничных фартучках ученицы, тесным кольцом окружив учительницу с большим букетом в руках и влюблённо заглядывая ей в лицо.
— Да ведь сегодня 1 сентября, — удивлённо присвистнул Иван. А он и забыл совсем. Нужно будет зайти сегодня в школу и поздравить Владимира Кирилловича и других учителей. Вот, всего лишь два месяца прошло, как он окончил школу, а как всё изменилось в его жизни!
В этот момент кто-то окликнул его. Он обернулся. Перед ним стоял Женька Курочкин. Несколько секунд Иван рассматривал его. Да-а, за эти два месяца и у Женьки произошли серьёзные изменения. Правда, одет он по-прежнему модно, а вот сам как-то полинял. Исчезла из глаз самоуверенная заносчивость, уголки губ печально опущены вниз, лоб пересекла морщина.
— Что рассматриваешь? Не узнаёшь?
— Трудно узнать столичного пижона.
— А-а, — устало махнул рукой Женька, — какое это пижонство! Посмотрел бы ты, как в Москве одеваются! Вечером на улице Горького такие ходят. Ты бы глаза на лоб выкатил.
— Ладно, дойдёт и до нас. Ну как ты?
— А что как? Вот, видишь, вернулся в родные пенаты. Увы, не со щитом.
— А подробности?
— Пойдём ко мне, посидим, поболтаем. Там и все подробности расскажу.
— В этом? — Сергеев критически осмотрел свою рабочую одежду. — Нет уж, я тебе всю мебель испачкаю, мать ругаться будет. Пойдём лучше в школьный парк, там на скамеечке и потолкуем.
Они вошли в парк. Деревья ещё гордо поднимали свои пышные шапки, хотя осень уже кое-где тронула листья жёлтой и красной краской.
— Ну, рассказывай, — сказал Иван, когда они уселись на скамейку.
— А что рассказывать? — неожиданно зло ответил Женька.
— Что не поступил — вижу, — спокойно сказал Сергеев. — А почему?
— Поступишь там, как же! — раздражённо заговорил Женька. Он сидел, не поднимая глаз, сосредоточенно рассматривал узкие носки своих лакированных ботинок. — Там только по блату да с толстым карманом пролезть можно. Приедет какой-нибудь туз на собственной машине и сразу к директору в кабинет! А на нас, мелкую сошку, даже и не глядят!
На самом деле всё было не так, как это пытался изобразить Женька. В институте его пригласили в комиссию, с ним долго беседовал даже сам заведующий кафедрой творчества Литературного института, писатель, имя которого широко известно не только в нашей стране, но и за рубежом. Он детально, что называется, по косточкам разобрал стихи Курочкина и прямо сказал:
— Вы меня простите, молодой человек, но пока то, что вы делаете, — не поэзия. Послушайтесь доброго совета: идите на производство, глубже окунитесь в жизнь, пристально всматривайтесь, изучайте её. Там, может быть, вы найдёте и темы для своих произведений, и свой голос, то есть то, чего вам сейчас не хватает и чего вам не даст ни один институт.
Нет, с таким заключением Женька согласиться никак не мог. Он был твёрдо уверен, что другие его «обскакали», устроились по блату, а вот он не сумел,
— Сунуть бы им сотни две, сразу бы талант у меня обнаружили!
Сергеев скептически посмотрел на него, но промолчал.
— Потом, — уже несколько остывая, заговорил Женька, — мать приехала. Решили документы в сельскохозяйственную академию отдать, там какая-то знакомая тётки, у которой мы остановились, лаборанткой, что ли, работает. А там тоже конкурс, три человека на место. Ну, сам понимаешь, туда я не стремился, готовился кое-как и только потому, что мать настаивала. «Главное, говорит, в институт поступить, а в какой — неважно». Я ей говорю, что потом в колхоз пошлют, а она в ответ: «Разве мало в Москве научно-исследовательских институтов?» Ну, короче говоря, срезался я на английском. А если здраво рассуждать, зачем агроному, который всю жизнь в навозе копается, знать какой-то английский язык? Абсурд!
Помолчали. Потом Иван спросил:
— А теперь что делать думаешь?
Женька молча пожал плечами.