– Никто вас ни в чем не обвиняет. Он их действительно нашел. Он не врет. Почти.
Посохин повертел очки в руках.
– Красивые. И дорогие, между прочим! У погибшей женщины от них дома футляр остался.
Майор передал очки Жарких.
– На телефон девчонок снимали, молодой человек? – с грустью глядя на Алексея, спросил Посохин.
– Снимал.
– Есть чего-нибудь такое? Ну, сам понимаешь.
– Есть.
– Ладно, не переживай. Никто ничего не узнает.
– Я не переживаю.
– Вот и славно. Ничего с телефона не удалял?
– Не знаю. Я с ним еще не совсем разобрался.
– Ничего, восстановим, если понадобится. Значит, сделаем так: завтра придешь с мамой в полицию, и мы весь твой рассказ там запишем. Покажешь, где вещи нашел?
– Покажу. И лодку покажу.
– Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, – Посохин указал на Жарких, – проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.
Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.
– Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.
– До свидания! Извините, – сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.
«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, – подумал Посохин, – душа у девушки должна быть красоты замечательной».
Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.
– Может, чаю? – неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.
– Нет-нет, спасибо! Уже очень поздно. Мы пойдем. Всего доброго!
Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.
– До свидания! – услышали полицейские уже на веранде голос Анны.
Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.
– Давай топай!
Жарких сбежал по ступенькам во двор.
– Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?
– Никуда оно за ночь не денется, если еще там.
– А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?
– На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.
Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.
– Чай будешь, орел степной?
– Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.
Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.
– Чего это? – с подозрением глянул на него Жарких.
– Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.
– А с чем?
– Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.
– Буженинку я люблю! – воскликнул Жарких, разворачивая сверток. – О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.
– Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.
– Была бы – я женился бы уже.
– По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.
– Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?
– Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.
– На какую? Петелько или Трепыхалину?
– Петелько. Вторую я не знаю.
– Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка – обалдеть!
– Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! – с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. – Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.
– Точно!
– Нет, эта не пойдет.
– Почему?
– Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?
– Ирке? Двадцать один.
– Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?
– Нет, а что?
Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.
– Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.