А еще он мог просто не поверить. Если он ее действительно любил — как он мог поверить в ее продажность? Ведь это не Лариса, это Сливка отдавалась ему с пятнадцати лет в заплеванном подъезде, а в Ларисиной чистоте он смог убедиться на собственном опыте. Тогда как же он мог поверить, что она 'этим' зарабатывает на жизнь?! Как?! Если действительно любил?!
А любил? Любил ли ее Генка на самом деле? Или же любил так же, как Дидковский? Не ее саму, не Ларису Лутовинину, а всего лишь красивую картинку? Нет, не любил. Потому что тогда не смог бы поверить. Или, может, вот такая она и есть, любовь хваленая? Вот такая, разлучная, злая, недоверчивая? И даже предательская?
А она? Она сама? Любила ли сама Лариса? Ведь если бы любила, наверное, тоже нашла бы какой-нибудь выход. Почему она не побежала к Генке после того страшного телефонного звонка, когда он отменил свадьбу? Ведь если бы любила, наверное, побежала бы к нему за разъяснениями, а не стала бросаться с балкона. Но ей почему-то и в голову не пришло задать ему главный вопрос. Вместо этого предпочла молча мучиться в полном неведении.
Да и потом, если бы она на самом деле любила Горожанинова, разве отстранилась бы от него вчера? Почему она не бросилась в его объятия, ведь мечтала об этом семь бесконечно долгих лет! Ну подумаешь — не совсем трезвый. Ну подумаешь — зубы нечищеные, сам немытый. Ведь помыть-побрить, побрызгать туалетной водой, дождаться утра — и будет трезвый и чистенький, даже благоухающий. А она… Почему-то вместо любви почувствовала одну сплошную брезгливость. Почему? Ведь Лариса же все эти годы вспоминала его с замиранием сердца. Или, может, ей удалось убедить себя, что любит мужа? Или вообще не любила никого? Или любила обоих? Но если любила — то куда она, любовь, делась? Почему вместо любви в сердце одна сплошная брезгливость?!
А может, и не любовь то была вовсе? Тогда, с Генкой? Может, просто время пришло, проснулось тело, проснулась душа, а рядом — только Дидковский с Горожаниновым. Валерка-то каждый день был рядом, а Генка появился после долгой разлуки. Такой красивый, такой уверенный, взрослый. Так восхищенно на нее смотрел. Конечно, приятно было его внимание. Но до такой ли степени, чтобы принять это за любовь? Это что же, выходит, не так уж сильно она его и любила? Или вообще не любила? Или же Лариса — просто моральный урод, не способный любить?
Как-то странно. Была уверена, что любит Гену — и так легко убедила себя, что любит Валеру. И пусть у нее для этого имелись веские основания, но разве можно вот так по собственному усмотрению влюбляться и разлюбляться когда и в кого вздумается?!
Так или иначе, а по всему выходило, что теперь она Гену не любит. Даже нет никакой необходимости разбираться, любила ли раньше. Какая, в принципе, разница, если Лариса уверена, что теперь она его не любит? И так ли важно, что именно лежит в основании ее нелюбви? Разочарование ли его нынешним состоянием или обида за то, что поверил в ее продажную сущность? Главное, что теперь она уверена — не любит. Да и его слова о любви — тоже наверняка только слова, и ничего более. Так что Гена как был в прошлом все эти семь лет, так и останется в нем навсегда.
Горожанинов в прошлом, Дидковский в прошлом, мама Зольда там же. Все в прошлом, всё в прошлом. А что в настоящем?
Лариса все сидела и сидела на кровати в той же позе, в которой ее оставил Дидковский. С его помощью и благодаря его откровенности все проблемы очень аккуратненько легли по своим полочкам. Хаоса в мыслях больше не было. Но теперь там царила пустота. Можно обижаться на Дидковских сколько угодно, но что это даст, что это теперь изменит? Продолжать жить с этим чувством? Не имея никаких других? И что это ей даст, куда заведет?! Только в кабинет психиатра, или под поезд метро. Нет, хватит! Она больше никогда не будет помышлять об этом! Никогда больше не будет искать выход в той стороне! Любой выход должен иметь возможность вернуться, а если нет — это неверный, это неправильный выход! Это она уже проходила. На это она едва не решилась, но тогда ей было всего девятнадцать лет, тогда она была слишком молода и неразумна!
А теперь? Теперь она тоже еще молода, правда, уже не настолько. А как насчет разума? Прибавили ли ей прошедшие годы разума? Да, прибавили! Хотя бы потому, что она теперь ни за что на свете не станет писать прощальных записок, как в дешевых романах! И бросаться с балконов или с крыш она тоже не будет, равно как и 'совершенно случайно' падать под колеса поезда! Нет, теперь она будет жить! Жить!!! А как жить — это второй вопрос, об этом она подумает потом, у нее еще будет для этого море времени. А сейчас… Сейчас у нее есть дело. Пусть на нее свалилось море проблем, но, как взрослый человек, она не имеет права полностью зацикливаться на них. У нее есть дела, которые она должна довести до ума. Вот о чем она сейчас должна думать!
И Лариса задумалась. Дела, какие же у нее есть дела? Ехать в парикмахерскую, к массажистке, к косметичке, в тренажерный зал?! Ну уж нет, это пусть мама Зольда к ним ездит! А Лариса теперь будет заниматься этим не по чужой указке, а когда сама посчитает нужным! Тогда что? Что еще? Какие еще у нее есть дела? Опять перебирать сотни книг в поисках чего-то интересного, нового? И все? Неужели это и составляет смысл ее жизни?!!
Лариса огорчилась. Какой ужас, во что она превратилась? Прав, как прав был вчера Андрей! Она действительно превратилась в инфантильное равнодушное существо, в разбалованное и безответственное, как… как Ронни?! Боже, какой ужас! Она — это Ронни, только в человеческом обличье?!
Ронни! Господи, да как же она могла забыть! Это ей иногда полезны разгрузочные дни, но Ронька-то, Ронька! Он же голодный! И ему же пора на тренировку, как же она забыла? А еще хочет стать ответственным человеком!
Лариса взглянула на часы. Времени впритык, но еще достаточно, она еще может успеть. Эх, если бы покормила собаку с вечера, все было бы не так уж и плохо. А теперь надо еще заехать в магазин, купить хотя бы колбасы, да при этом еще попытаться не перекормить его перед тренировкой. Но и голодного пса разве можно заставлять скакать по полигону?
Лариса максимально быстро привела себя в порядок, надела на Роньку поводок и выскочила из квартиры.
Глава 10
Андрей уже сидел на скамеечке. Как обычно — не один: на коленях у него сидело крошечное очаровательное существо с бантиком и очень серьезно вглядывалось в то и дело пробегающих мимо собак.
Едва зайдя на полигон, Лариса спустила Ронни с поводка. Дальше тот сам знал, что делать — неохотно поплелся в сторону страшного тренера, никак не желающего замечать Ронькиного шарма и обаяния.
— Привет, — сказала Лариса, присаживаясь рядом с Андреем. — Чуть не опоздала.
И уже обращаясь к Нике, добавила:
— Здравствуй, маленькая, здравствуй, моя куколка!
Собачка тут же перебралась к ней на коленки, лизнула в подбородок, приветствуя, и свернулась клубочком, всем своим видом показывая, что только теперь, когда все в сборе, она и может позволить себе отдохнуть от трудов праведных. Лариса улыбнулась ласково и погладила ее по мягкой шелковистой спинке.
— Никак не могу привыкнуть, что она такая маленькая!
Андрей внимательно посмотрел на нее:
— Ты сегодня какая-то…
— Никакая? — усмехнулась Лариса с едва прикрытой иронией.
— Не такая, — поправил Андрей.
— Спасибо за деликатность, — уже серьезно ответила Лариса.
— Что-то случилось? — встревожено спросил Андрей. Тут же, словно испугавшись собственной навязчивости, добавил: — Впрочем, если не хочешь, можешь не говорить.
Лариса вздохнула глубоко-глубоко, но не тяжко, а словно готовясь к важному разговору, потом ответила:
— Да нет, почему же. Как-то так оказалось, что кроме тебя, мне и поговорить не с кем.
И осеклась. Еще не хватало навязывать ему свои проблемы! И чего так разоткровенничалась — еще подумает, что у нее кроме него и знакомых-то нет. А есть? Есть у нее знакомые?! Не говоря уж о друзьях? Так чего из себя строить?
— Ох, Андрюша, знал бы ты, как ты оказался прав!