Валера многозначительно поднял голову к небу, к неспешно проплывающим мимо величавым перистым облакам, продолжил:
— И там каждый получит по заслугам. И больше, чем там, ты ее не накажешь. Так стоит ли трудиться, стоит ли гробить свою жизнь на месть свихнувшейся старухе?
Лариса вздохнула с облегчением, улыбнулась едва заметно. Как хорошо, погода какая замечательная! Еще не лето, еще не жарко, но так тепло — как раз то самое замечательное время, когда не страдаешь ни от холода, ни от жары. Когда давным-давно высохли лужи, когда уже появилась рясная, жирная травка, когда деревья радостно шелестят молоденькими, еще не припыленными листиками. Хорошо! И как хорошо, что она решилась все рассказать Андрею, все без утайки. И самой стало понятнее, и на душе легче, как будто бы излила боль и обиду из сердца. Рядом — друг, старый добрый друг, которому от нее ничего не надо, а значит, ему можно доверять. На коленях — совершенно очаровательный клубочек сопит себе, спрятав крошечную теплую пипку носика под ее ладонью. Хорошо!!!
— Ты прав, Андрюша, как ты прав! Ты так замечательно все объяснил! Правда, здорово. Я сама, видимо, еще долго 'жевала' бы это, пытаясь разобраться. А ты вот так ловко, в два счета поставил все с головы на ноги. Я не очень нагрузила тебя?
— Нет, что ты, — Андрей откинулся на спинку скамейки. — Нет, ты меня совсем не нагрузила. Я рад, если помог тебе, если тебе действительно стало легче.
— Стало, — уверенно ответила Лариса. — Действительно стало. И к психологу на консультацию ходить не надо. Вот она, волшебная сила слова! Выговоришься — и действительно на душе становится легче. И все проблемы уже не кажутся такими неразрешимыми. Хотя никуда они и не делись.
Андрей вздохнул:
— Какие еще проблемы? Мы же только что все обсудили.
— Это мы, Андрюша, прошлое обсудили. А будущее? Каким оно будет для меня?
— Ну, это уже только от тебя зависит.
— Только ли? — недоверчиво спросила Лариса. — Даже если и от меня, то как я смогу выстроить для себя нормальное будущее? Я ничего не знаю, ничего не умею в этой жизни. Я привыкла жить за чьей-то широкой спиной, а сама ровным счетом ничего из себя не представляю. Смогу ли я жить сама, сумею ли? Вот в чем вопрос! У меня ведь, выходит, и близких людей нету. Одни только родители, да им вечно на меня времени не хватало. А сама я… Такая неприкаянная, такая аморфная. Я не знаю, как я буду жить сама.
Андрей упрямо повторил:
— Это зависит только от тебя самой. Никто за тебя не сможет решить, как тебе жить. Ты сама должна сделать выбор, найти себя. Ты же, по сути, даже не знаешь, кто ты есть на самом деле. Подойди к зеркалу, посмотри, вглядись в свои глаза. Проникни через них в душу и спроси. Спроси, кто ты, что ты. Что ты хочешь, и что ты можешь реально. Кто ты есть на самом деле? Спроси у зеркала: кто такая Лариса Лутовинина? Пусть оно покажет тебе твое истинное лицо. Не лицо невесты Горожанинова, не лицо жены Дидковского, а лицо настоящей Ларисы Лутовининой, той, кто ты есть на самом деле. И когда ты найдешь ее, Ларису Лутовинину, она сама тебе все расскажет. Она знает, как ей жить. Она знает, кто и что ей нужно. И она не такая белоручка и трусиха, как ты. У нее есть диплом, которым она никогда раньше не пользовалась. У нее есть знания, которые нужны еще кому-то, кроме нее. И самое главное — она живой человек, а не продукт воспитания сумасшедшей семейки Дидковских. Спроси у зеркала, Лара, спроси у зеркала…
Лариса не ответила. Не отрываясь, смотрела на облака, словно пытаясь увидеть ответ не в зеркале, а в их размытых очертаниях. И словно вспомнила что-то:
— А тогда… Помнишь, тогда… Почему мы с тобой потерялись? Тебе было со мной неинтересно? Куда ты пропал тогда?
Андрей помолчал немного. Ему не нужно было вспоминать про 'тогда'. Его 'тогда' всегда было с ним. Пусть на некотором расстоянии, но рядом. А с недавних пор оно вновь вернулось, оно и сейчас было близко-близко, так близко, что и руку протягивать не надо, и без того улавливал его своею кожей. Что ответить на ее вопрос? Как ответить? Если он и сам не знает ответа. Вернее, теперь знает, почти знает, просто еще не успел осознать. Господи, какой же он глупец! Учит ее, как жить, учит, где найти себя, а сам? А сам?! Где он сам, почему потерялся на долгих десять лет?! Что за блажь — жить под руководством обиды? Любить все эти годы первой юношеской любовью, но позволять руководить собою нелепой мальчишеской гордости?!
— Если бы ты только знала — какой я дурак!!! Если бы ты только знала… Тогда ты ни за что не стала бы спрашивать у меня совета…
— Почему? — недоуменно спросила Лариса.
— Потому что мне самому надо было задать зеркалу этот вопрос еще десять лет назад. Когда одна замечательная девочка почему-то не вышла вечером в оговоренное время… Когда гордость не позволила спросить у нее: а почему, собственно? Потому что даже не попытался разобраться, а жил десять лет обидой и воспоминаниями о мокрых листьях, попираемых ногами. Лар, почему ты тогда не вышла, а? Почему мы с тобой такие дураки? Мы потеряли с тобой десять лет, ты только вдумайся — десять лет! Может, у нас бы ничего и не получилось, но мы бы знали это наверняка. А так… Все осталось в полунамеках, в полутонах. А может, еще можно вернуться туда, в наше с тобой общее 'тогда'? Может, еще не поздно исправить ошибку? А может, наоборот, оно только что пришло, наше время? Время исправлять ошибки юности? А?
Лариса смотрела на него распахнутыми глазами, словно видела впервые. Так значит…
— Значит, ты тоже? И у тебя сердце то билось отчаянно, то застывало на месте? Ты… Ты тоже вспоминал про листья?..
Только теперь Андрей понял, каким идиотом был все эти десять лет. Тоже! Какое замечательное слово: 'Тоже'! Сколько в нем всего! И прежде всего — признание. Признание, что она не раз за эти десять лет мысленно шлепала по мокрым листьям, поддевая их носком туфли. Что сердце ее отчаянно билось рядом с ним, и застывало в момент расставания! Тоже!
Он повернулся к ней, улыбнулся, усмехнулся горько и в то же время счастливо:
— Лар, какими мы были идиотами! Но мы выросли, правда? Предлагаю так. Не будем пороть горячку, дабы опять не натворить ошибок. Не надо форсировать события. Давай начнем с того места, где остановились? Может, это будет и нелегко после такой-то паузы, но я думаю, что еще больше мы пожалеем, если не попытаемся вернуться к тому месту и времени. Тогда мы были школьниками. Теперь я — профессиональный ветеринар, и смею тебя уверить, очень неплохой. У меня очень скромненькая однокомнатная квартирка и еще более скромная машина. Пока, это все пока! А, нет, постой — у меня есть ребенок. Пусть не человечий, пусть собачий — но это ребенок. Не станет ли он тебе помехой?
Лариса беспардонно разбудила Лялечку. Схватила ее на руки, чмокнула в сухой теплый носик и рассмеялась:
— Вот это чудо ты называешь помехой?! Глупый, какой ты глупый, Андрюшка! Со своей стороны могу привнести в наши будущие отношения, или хотя бы в попытку их создать, вон того капризного зверя изумительного окраса. А еще… Еще — диплом педагогического института. И пусть у меня пока что нет педагогического опыта, но знаний у меня действительно достаточно: почему бы не поделиться ими с подрастающим поколением? А главное… Мне кажется, главное, чему я смогу их научить — не пропустить главное в своей жизни. Не оставить в прошлом свои мокрые листья и неровный стук собственных сердец. А еще…
Она прикрыла глаза. Губы ее чуть задрожали, и под ресницами что-то блеснуло на солнце — не то алмазная пыль в туши, не то слезинка.
— А еще я научу их чаще заглядывать в зеркало. Не смотреться, прихорашиваясь, а заглядывать глубоко внутрь. Потому что главное — не упустить момент, вовремя спросить у зеркала…
2005 г.