— А почему я должен вам довериться? — после недолгого раздумья спросил незнакомец. — Может мне нужны совсем другие духовники.
Его осторожность объяснима. Он и так проявил большой риск — спросил у первого встречного крестьянина, как найти партизан. У кого-то же надо было спросить. Иначе он мог блуждать в лесу до бесконечности.
Все понимают его колебания. Сделать первый шаг к откровенности не просто. Можно неожиданно попасть в западню. Но если они будут без конца приглядываться друг к другу, то переговоры не продвинутся ни на шаг. И Александр решает помочь незнакомцу.
— Кто мы такие, — говорит он, — можно догадаться по тому, что назначили встречу на такое время. Крестьянину, с которым вы встретились в лесу, ничего не стоило выдать вас полиции еще днем.
Человек в очках насторожился.
— Но он не выдал вас, а обратился к нам. Так что судите сами — кто мы, — заканчивает Гром.
Незнакомец молчит. Конечно, в только что сказанных словах есть логика. Но, может быть, заключена и ловкая провокация. Нет, ему положительно нравится лицо этого парня. Да и остальные, что молчаливо стоят вокруг, совсем не похожи на провокаторов. В их напряженных лицах, едва освещенных лунным светом, есть что-то человечески простое и искреннее.
— Мне, товарищи, очень нужно попасть к партизанам, — говорит человек в очках, — если можете, помогите. Если же не можете…
— А зачем вам партизаны? — перебивает его Александр.
— Как зачем? — переспрашивает он с колючей иронией. — Совсем, разумеется, не для того, чтобы вместе с ними собирать грибы в здешних лесах.
Ребята улыбаются. Что же еще можно ответить на такой вопрос?
Только на душе у незнакомца по-прежнему неспокойно. Ему хочется, чтобы сказанному поверили. Но как? Самый простой и верный путь к сердцам этих симпатичных парней — рассказать о себе.
И он рассказывает. О своем детстве и юношеских годах, которые прошли в революционной борьбе. О нелегальных молодежных кружках и о Лиепайском союзе латвийской коммунистической молодежи, членом которого он стал в шестнадцать лет. О трехлетнем заключении за революционную пропаганду.
Потом была работа в подполье, в редакции газеты «Коммунист». И снова тюрьма, пока восставший против фашистской диктатуры Ульманиса народ не освободил его в июне 1940 года. С этого времени он возглавляет Лиепайский уездный комитет комсомола, создает молодежные организации в волостях, принимает участие в пленумах ЦК ЛКСМ Латвии и в IX съезде Компартии республики.
— Хорошо. Скажите, какое маленькое происшествие с одним человеком произошло во время работы съезда? — спросил вдруг Гром.
Незнакомец удивленно смотрит, стараясь уяснить суть вопроса, о чем-то думает. Затем говорит:
— Вы, наверное, имеете в виду сердечный приступ у командующего Прибалтийским военным округом генерала Локтионова?
— Продолжай! — говорит Александр, сразу переходя на «ты».
— Что продолжать? — спрашивает незнакомец с нескрываемой горечью. — Дальше война. Немцы подошли к Лиепае. В городе были части Красной Армии. Им на помощь пришли жители. Удалось организовать своих комсомольцев и мне. Дрались ребята самоотверженно. Отбили четыре атаки на Гробиньском шоссе, защищали сколько могли железнодорожный мост, до последних сил держали позиции у городского торгового склада, у насыпи Триекульского железнодорожного пути. Так продолжалось пять дней. Но… — Он тяжело вздохнул, зачем-то снял очки и стал их протирать. — Но слишком неравными были силы. Оставшиеся в живых еле вырвались из окружения. Небольшими группами и в одиночку стали пробираться через линию фронта.
— Что же делал после этого ты? — спросил Гром.
— Что делал?.. Стал искать связь с комсомольцами, которые остались на оккупированной территории. Кто-то ведь их должен поднимать на борьбу? Уже есть небольшие группы на хуторах, надежные ребята нашлись и в Риге. Но временно мне пришлось уйти. Нет ни документов, ни связи с ЦК Компартии Латвии.
Он умолк. Никто не шевельнулся, никто не сказал ни слова. Однако в этом молчании уже не было прежней настороженности. Все находились под впечатлением услышанного.
— Что ж, пора знакомиться, — первым нарушил паузу Александр Гром и протянул незнакомцу руку.
— Имант Судмалис, — представился человек в очках.
— Имант Судмалис, — повторял он каждый раз, когда следом за Громом протягивали ему руки остальные.
Теперь он отсыпается. Бордович нетерпеливо поглядывает в окно, туда, где в конце двора приткнулась к огороду маленькая банька. Вскоре ее двери открылись, и оттуда вышел человек в темном демисезонном пальто и очках. Евгений поднялся. Но Юлия его остановила.