Потом вновь зазвучал голос комиссара:
– В тот вечер у вас в гостиной было двое мертвецов. Маринео и ваша мать. Не кажется ли вам такое совпадение довольно странным? Впрочем, если немножко подумать, это вовсе не так уж странно. – Каттани сделал многозначительную паузу. – Ведь Мари- нео и ваша мать были любовниками, не так ли?
– Хватит! – закричала Титти. – Немедленно отвезите меня домой!
Она свернулась клубочком на сиденье, повернувшись к Каттани спиной и прижавшись лбом к стеклу дверцы. И не произнесла больше ни слова.
Когда автомобиль остановился у ворот палаццо, Титти не пошевелилась. Каттани заглушил мотор.
Дождь прекратился, и в мокром асфальте мостовой отражался свет фонарей.
– Весьма сожалею, – сказал комиссар, – я был груб с вами.
Титти продолжала молчать, вся сжавшись, застыв, словно кусок льда.
– Я не знаю, как заслужить ваше прощение, – вновь попробовал он добиться примирения.
Девушка чуть приоткрыла дверцу, но не вышла из машины. От свежего воздуха она зябко передернула плечами и повернулась к комиссару. В ее огромных глазах светилась нежность. Неожиданно она схватила Каттани за руку, потянулась к нему и легко коснулась губами его губ. Потом, по-прежнему не произнося ни слова, вышла из машины и, понурив голову и глубоко засунув руки в карманы плаща, скрылась в темноте ночи.
В большом пустом доме ее шаги отзывались мрачным эхом. Она обошла все комнаты и везде зажгла свет. Но это не помогло ей развеять мрак, переполнявший сердце. Титти попыталась подбодрить себя алкоголем. Щедрой рукой плеснула виски и осушила одним глотком. Она почувствовала, как согревается все внутри, и от удовольствия прикрыла глаза. В душе у нее что-то шевельнулось. Она взяла второй бокал, налила в него немного виски и поставила рядом со своим. Бокалы звякнули, словно ими чокнулись.
Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.
– Так, значит, эта полицейская ищейка еще не оставила тебя в покое! – Звонил Чиринна, вне себя от бешенства. – Чего ему было надо?
Захваченная врасплох, Титти пролепетала:
– Да ничего особенного, спросил, знала ли я его помощника, того, которого застрелили.
– И что ты ответила?
– Я сказала, нет, мне о нем ничего не известно.
– Ты ему не верь. Поняла? – Теперь Чиринна говорил покровительственным тоном. – Если что-то будет не в порядке, я позабочусь сам.
Титти слушала его через силу, прикрыв глаза. Подтянула стул, опустилась на него, с трудом следила за словами, жужжавшими в трубке.
– Может, он еще ухажера из себя строил? – вновь завелся Чиринна, и в голосе его опять зазвучало подозрение. Казалось, он и впрямь ревнует.
– Да нет, – ответила она после короткого замешательства. – Ничего похожего.
Она надавила пальцами на правый висок. Голову пронзили первые стрелы начинающейся мигрени.
– Можно, я сейчас к тебе приеду? – спросил Чиринна.
– Нет, сейчас не надо, прошу тебя. Я неважно себя чувствую.
Голос его опять зазвучал угрожающе.
– Ты от меня что-то скрываешь?
– Нет, клянусь тебе, ничего не скрываю.
Она оперлась локтем о колено и опустила голову на руку.
Но Чиринна не утихомирился:
– Послушай, госпожа герцогиня, если ты вздумаешь шутить со мной шутки, то ни черта больше не получишь. Понятно?
На другом конце провода Чиринна с садистским удовольствием слушал ее отчаянные всхлипывания. «Да, ваша идиотская светлость, ты у меня в кулаке, – думал он. – Санте Чиринна твой полный хозяин, захочет, может тебя, черт подери, сземлей смешать, а то и вовсе в порошок стереть».
Но, казалось, ему все еще мало. Чтобы превратить свою победу в полный триумф, он заговорил ласковым тоном:
– Титти, ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе зла. Я ведь люблю тебя. А ты-то, ты меня любишь?
Помимо его воли, голос Чиринна звучал чуточку растроганно. Было ясно, что он строит из себя жестокосердного злодея, а сам без ума влюблен в эту девушку.
Он умолк, ожидая, какой эффект произвели его слова. Последовало долгое молчание. Потом из трубки донесся прерываемый всхлипами шепот:
– Да, я люблю тебя.
Он удовлетворенно ухмыльнулся и повесил трубку.
Нежелательная свидетельница
Синьора Каттани нашла в одном из ящиков старый альбом с фотографиями и, удобно устроившись в кресле, принялась его рассеянно перелистывать. Она перевернула несколько страниц с картинами своей юности – друзья, родители, дом, где она выросла. Потом задержалась взглядом на фотографии, занимавшей целый лист. На ней были изображены они с мужем. Коррадо ее нежно обнимал, выражение лица у нее было веселое и озорное, палец она наставила в направлении фотографа. У мужа лицо было совсем еще мальчишеское, несмотря на его серьезный вид. Снимок был сделан в Цюрихе через несколько месяцев после их свадьбы.