Прокурор встретил Каттани ироническим смешком:
– Наш комиссар стал телевизионной звездой! – И протянул ему пухлую, мягкую руку. – Вы знаете, ваше шоу вызвало отклики даже в Риме, – произнес он таким тоном, каким делают выговор нашалившему ребенку. – Из министерства у меня затребовали кассету с записью.
Каттани позволил себе саркастически пошутить:
– Дело идет к тому, что скоро объектом следствия стану я сам.
– О нет, нет, совсем напротив, – попытался исправить впечатление от своих слов прокурор. И, не спеша покачиваясь в кресле, с удовлетворением проговорил: – Они одобрили, они одобрили вашу инициативу.
– Что ж, приятно слышать, – коротко ответил Каттани. – А вы, господин прокурор, как на это смотрите?
– Признаюсь, сперва был решительно Против. Увидев вас на экране телевизора, я, честно сказать, не поверил своим глазам. «Ну что еще там придумал этот комиссар?» – спросил я себя… Однако теперь, взвесив все обстоятельства, мне не хочется вас упрекать. Так говорить, как вы говорили, с таким тактом, пытаясь пробудить в людях совесть… Да, да, это был правильный шаг!
Выйдя из кабинета прокурора, Каттани взглянул на часы и решил, что успеет навестить Титти. Он хотел поддержать ее дух, чтобы не, чувствовала она себя одинокой, что роковым образом могло помешать ее исцелению.
В Центре лечения наркоманов дона Манфреди он обнаружил довольно странную компанию. Какой-то длинный парень со светлыми волосами до плеч и повязкой вокруг головы был занят тем, что полол сорняки в саду. Другой, маленький и худенький, с глазами как щелки, похожий на подростка, прошел мимо, толкая
перед собой тачку, доверху груженную пакетами. Потом встретилась девушка, которая, наверно, насмотрелась фильмов про любовь: в волосах у нее были цветы, а одета она была в развевающееся на ветру воздушное шелковое платьице. У всех был занятой и вместе с тем какой-то необычно радостный вид.
Титти отложила блузку, которую она вышивала, и последовала за Каттани. Он про себя отметил, что, судя по ее виду, дело идет на поправку.
– Ну, – помолчав немного, спросила она, – как ты находишь больную?
– Я бы сказал, что она хорошо играет свою роль, – усмехнувшись, ответил Каттани.
– Ты непрерывно беспокоишься обо мне. А сам-то ты как? Как дела с женой?
Лицо комиссара омрачилось.
– Все кончено, – сказал он. – Этот вопрос исчерпан, и я к нему не хочу возвращаться.
Титти, казалось, досадовала на себя, что своим вопросом испортила ему настроение. Меняя тему разговора, она сказала:
– Иногда меня охватывает ужасный страх.
– Кого ты боишься?
– Его. Я боюсь, что вдруг, неожиданно, он появится передо мной. Этот Чиринна со своими проклятыми наркотиками превратился в какой-то кошмар, иногда мне снится, что он утаскивает меня отсюда.
Каттани внимательно посмотрел на нее и легко коснулся пальцами ее подбородка.
– У тебя нет никаких причин беспокоиться, – сказал он. – Чиринна сидит я тюрьме, и ему предстоит еще долго там оставаться.
– Да, но этот человек вселяет в меня ужас, даже если он в тюрьме.
– Здесь, у входа, днем и ночью дежурят двое полицейских.
Услышав это, Титти не могла скрыть своего удивления.
– Ты охраняешь мою жизнь, – спросила она, – потому что я – главная свидетельница?
– Дело не в этом, – ответил Каттани. – Я забочусь о твоей личной безопасности прежде всего потому, что это ты.
Девушка не могла скрыть своего замешательства и, не найдя что сказать, только пожала плечами. Потом долго не отрывала глаз от лица комиссара, словно изучая его, и наконец спросила:
– Но чего ты от меня хочешь?
Да, в самом деле, чего он от нее хочет? «Правильный вопрос», – подумал Каттани. Он прекрасно понимал всю двусмысленность ситуации и наконец, чтобы положить конец неловкому молчанию, произнес:
– Ты мне очень дорога.
Вернувшись в тот вечер домой, он не нашел на столе ужина. Не делая из этого трагедии, зажег газ, взял сковородку и сделал себе яичницу – единственное блюдо, которое он с детства умел приготовить. Налил себе стакан пива и сел за стол. Тут он услышал, как в кухню вошла жена. Не обращая на нее никакого внимания, он продолжал есть свою яичницу.
Эльзе была вся напряжена и с трудом сдерживала глухую злость. Она взяла чашку, которую до того поставила на холодильник, и открыла дверцу шкафчика, чтобы водворить ее на место. Но движения ее были столь нервны и неуправляемы, что чашка упала на пол и разбилась.
– Да что с тобой? – раздраженно спросил он. Эльзе театральным жестом развела руки и, оглядев себя сверху донизу, сказала: