Всё это Малкольм домысливал и собирал по крупицам данных. В конце концов спросил у управителя о жемчугах, и тот махнул рукой:
–Было дело. Стоили дорого, их только богатые могли позволить. Привозили горстями. Потом на нет сошло. Видать, жемчуг перевелся. А говорят крупный был, красивый…
Всё это сопоставил Малкольм и обо всём этом решил молчать. Стоя у головы убитого спрута, он понял, что лично для него значит слово «спасение» в название Центра. Спасение – это незнание того, что рядом с тобой живут существа, которых ты не знаешь. Это твоё спасение и их тоже. Сколько спрутов погибло в зародыше, когда их приняли за жемчужины? Редкие, дивные, крупные, но всего лишь жемчужины.
Всё это Малкольм прочувствовал там, глядя в глаза чудовищу, которое может быть и не было чудовищем – вскрытие определило его глотку как «мелкую решетку», через которую даже курица целиком не пролезет…
А может то были и чудовища?
Но Малкольм не торопился выставлять свои выводы перед всеми. Он проводил анализы, изучал шкуру существа, изучал строение, зарисовывал, но молчал обо всём, что открылось ему там, когда он остался один на один с убитым чудовищем.
И когда оно, вроде бы застывшее уже в посмертии, вдруг перевело на него остекленелый взгляд, и шевельнулись огромные зрачки…
Но Малкольм не успел испугаться. Да и не мог уже – чудовище закрыло глаза и тяжёлая слеза, размером с ладонь скатилась по уродливой серой коже существа.
Конец