— Не знаю.
— Скажи, Хилма, как? — настаивал он.
— Вот так? — спросила она. И обвила руками его шею жестом, говорившим о безграничной любви и нежности, а глаза ее все еще были мокры от слез.
Близость ее теплого тела, прикосновение к его щеке округлой руки, отделенной лишь тонкой тканью рукава, наполнили его сладостным чувством, какого он еще никогда не испытывал. Он наклонился и поцеловал ее туда, где золотистый пушок переходил в душистую массу темно-каштановых волос. Она слегка вздрогнула и еще крепче обняла его, стыдясь поднять на него глаза. Они простояли так довольно долго, сжимая друг друга в объятиях. Затем Хилма отстранилась от него и стала вытирать мокрые от слез щеки носовым платком, прекратившимся в сырой комочек.
— Ну, а теперь ты что скажешь? По рукам? — весело спросил Энникстер.
— Все это время мне казалось, что я вас ненавижу, — сказала она, и никогда еще бархатистые нотки в ее голосе не звучали так мелодично.
— А я все время думал, что ты вздыхаешь по тому скандалисту, по тому горе-ковбою.
— Это по Дилани-то? Вот еще! Господи боже мой, да я, пожалуй, никогда ни о ком, кроме тебя, и не думала.
— А когда это началось, Хилма? — спросил он, снова обнимая ее. — И до чего же хорошо, что ты со мной! — воскликнул он вне себя от радости, что она позволяет ему такую вольность. — Так когда же? Ну-ка, признавайся — я все хочу знать.
— С незапамятных времен. Еще задолго до того, как я начала о тебе думать… или, как это, подумывать… в общем, вспоминать… ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Но вот когда я поняла, тогда...
— Что тогда?
— Не знаю… это случилось так недавно, что я не разобралась еще в себе…
— Но ты же говоришь, что никогда ни о ком, кроме меня, не думала.
— Да, конечно, но тут совсем другое… Ах, я вконец запуталась. У меня совсем расходились нервы, я прямо вся дрожу. Послушай! — воскликнула она вдруг, и лицо ее стало серьезным, торжественным даже. Обеими руками она схватила его за руку. — Ты ведь не будешь обижать меня, да? Я еще многого в жизни не понимаю — прямо как маленькая, но я, не задумываясь, вручила тебе свою судьбу, — и теперь мне ходу назад нет, это навсегда. Не знаю, как и почему это случилось. Мне иногда кажется, что я этого и не хотела вовсе, но раз уж так получилось, то я рада и счастлива. Вот только, если ты теперь не будешь добр ко мне… представь, каково это мне будет! Ты сильный, и важный, и богатый, а я всего лишь какая-то служанка, ничтожество, но я отдала тебе все, что имела — себя самое, и ты теперь не должен обижать меня. Не забывай об этом. Будь добр ко мне, ласков, снисходителен в мелочах… во всем, иначе мне не жизнь.
Энникстер привлек ее к себе. Он молчал, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Все, что он мог, это повторять:
— Ничего, ничего, радость моя. Не надо бояться. Я возьму на себя заботу о тебе. Все будет хорошо.
Они еще долго сидели в тени величественной эстакады, обнявшись и лишь изредка обмениваясь словами. Прошел час. Кобыла, не найдя травы по вкусу, отправилась домой, в свое стойло, поводья волочились по земле. Энникстер не стал ее останавливать. Он, скорее, согласился бы остаться без всей своей конюшни, чем отнять руку от талии Хилмы. Наконец он очнулся и заговорил. Он решил, что пора начинать строить планы на будущее.
— Что ж мы теперь будем делать, Хилма?
— Что делать? — повторила она. — А разве обязательно что-то делать? Как будто этого недостаточно?
— Дальше будет еще лучше, — заверил он. — Я хочу устроить тебя где-нибудь, чтобы у тебя был свой собственный уголок, свой дом. Боннвиль — гм! — нет, мне не подходит. Там много всякого сброда, среди них есть люди, которые нас знают, пойдут сплетни. Как насчет Сан-Франциско? Мы могли бы съездить туда на будущей неделе и посмотреть. Можно будет снять хорошую квартирку и сделать из нее бонбоньерку.
— А зачем нам уезжать из Кьен-Сабе? — возразила она. — И притом так быстро? Зачем нам вообще свадебное путешествие, раз ты так занят? Разве не будет лучше… ой, послушай, после свадьбы мы могли бы поехать на недельку в Монтерей, там живут мамины родственники, а потом вернуться и поселиться на ранчо навсегда. Я бы сама управлялась по дому. Обошлась бы без прислуги.