— Ой, — выдохнула она наконец, — а я и не знала!..
— Ну, вот! — воскликнул Энникстер, — наконец-то! Я так долго сторожил этот поганый домишко, что боялся, как бы меня не турнул отсюда полицейский. Господи! Что это с тобой? — перебил он себя. — Ты что это такая бледная!.. Ты… Хилма, ты не больна ли?
— Да нет, я здорова, — пролепетала она.
— Как это здорова! — твердо сказал он. — Нет, мне лучше знать. Ты должна немедленно вернуться в Кьен-Сабе. Город — это не для тебя! И в чем вообще дело, Хилма? Почему ты так старательно избегала меня? Ты что, не знаешь про меня? Разве твоя мамаша не рассказала тебе обо всем? Разве ты не знаешь, как я раскаиваюсь? Что я понял, какую ужасную ошибку совершил тогда, под Эстакадой. До меня это ночью дошло, когда я узнал, что ты уехала. Всю ночь я просидел на камне где-то в поле. Что со мной произошло, я в точности не знаю, но с той поры я стал другим человеком. Смотрю на вещи другими глазами. Собственно, с того дня я только и начал жить. Я знаю теперь, что такое любовь, и не только не стыжусь ее, я горжусь ею. Если бы даже мне никогда больше не пришлось увидеть тебя, я б и то радовался, что пережил то, что выпало на мою долю в ту ночь. У меня тогда словно глаза открылись. Я был самым настоящим себялюбцем, пока не понял, что действительно люблю тебя, а теперь — пойдешь ты за меня или нет — я буду жить… не знаю как, но по-другому. Должен жить по-другому. Не знаю, как тебе объяснить, но только любовь к тебе изменила мою жизнь. Мне теперь легче стало поступать по совести. Мне это понравилось, и впредь я хочу так жить. Помнишь, я раз как-то сказал тебе — мне импонировало, что меня считают хамом и выжигой, что люди меня ненавидят и боятся. Так вот, с тех пор, как я полюбил тебя, мне стыдно даже вспоминать об этом. Я больше не хочу быть хамом и постараюсь, чтобы никто меня больше не ненавидел. Я счастлив и другим желаю того же. Я люблю тебя! — внезапно воскликнул он. — Я люблю тебя, Хилма! И если ты простишь меня, если снизойдешь до такой скотины, я постараюсь сделать все, чтобы быть тебе самым хорошим мужем. Ты понимаешь меня, девочка моя? Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Хилма сквозь слезы смотрела на рыбок в пруду.
— Тебе нечего сказать мне, Хилма? — спросил он, помолчав.
— Я не знаю, что, по-вашему, мне следует сказать, — прошептала она.
— А вот и знаешь, — настаивал он. — Я приехал сюда вслед за тобой, чтобы услышать от тебя эти слова. Я уже больше недели болтаюсь в этом дурацком парке, где меня ветром насквозь просвистало, чтобы услышать от тебя эти слова. Ты знаешь, что я хочу услышать, Хилма.
— Ну… я больше на вас не сержусь, — отважилась произнести она.
— Для начала и это неплохо, — ответил он. — Но только я не этого добиваюсь.
— Тогда не знаю, что еще.
— Может, мне сказать за тебя?
Она задумалась:
— А может, вы не так скажете…
— Уж положись на меня. Ну как, сказать?
— Я не знаю, что вы скажете.
— Скажу то, что ты думаешь. Сказать?
Наступила длинная пауза. Золотая рыбка, поднявшись на поверхность, громко плеснула хвостом. В кронах деревьев сгущался туман. Вокруг не было ни души.
— Нет, — сказала Хилма. — Я… я и сама могу… Я… — Она вдруг повернулась к нему и крепко обняла его за шею. — Ты любишь меня? — вскричала она. — Это правда? Все правда? И ты жалеешь о том, что было, и не станешь обижать меня, когда я стану твоей женой? А ты моим дорогим, дорогим мужем?
У Энникстера на глазах показались слезы. Он крепко обнял ее и прижал к себе. Никогда еще не чувствовал он себя столь ничтожным, недостойным этой чистой невинной девушки, которая простила его и поверила ему на слово, разглядела в нем хорошего человека, каковым он еще только надеялся со временем стать. Она была настолько выше его, настолько благородна, что ему следовало бы поклониться ей в ноги, а вместо этого она обнимает его, не сомневаясь, что он добр, что он ей ровня. Он не находил слов для выражения своих чувств. Слезы лились у него из глаз и скатывались по щекам. Она слегка отстранилась от него, взглянула ему в лицо, и он увидел, что она тоже плачет.
— Ну и ревы же мы с тобой, — сказал он.
— И вовсе нет, — возразила она. — Я хочу поплакать и хочу, чтобы и ты поплакал. Господи, у меня ведь платка с собой нет.
— На, возьми мой.
Как маленькие дети, они утирали друг другу слезы и долго сидели, обнявшись, в безлюдном японском павильоне и говорили, говорили без конца.
В ближайшую субботу они обвенчались в пресвитерианской церкви и одну неделю своего медового месяца провели в небольшой семейной гостинице на Саттер-стрит. Осмотр достопримечательностей города, разумеется, входил в программу их развлечений. Они совершили обязательную для молодоженов поездку в Клиф-хауз, побывали в китайском городе и отеле «Палас», посетили музей в парке, где Хилма наотрез отказалась поверить в подлинность египетских мумий, и на извозчике прокатились до старинной испанской крепости и к Золотым Воротам.