Хилме показалось, что на обозрение выставлена какая-то частица ее души, — выставлена, поругана, втоптана в грязь. То, что было для нее свято, оказалось осмеянным, оплеванным. Горькие слезы оскорбленного достоинства застлали ей глаза, краска стыда залила лицо.
— Боже мой! — вскричала она, чувствуя, что рыдания подступают к горлу. — Боже, как они могли!
Но тут же ее охватил страх, затмивший все прочие чувства — очевидно, впереди ее ждали еще горшие испытания.
— Гони, — крикнула она Вакке, — скорей, скорей!
Но Вакка не послушался. Он заметил то, что ускользнуло от внимания Хилмы: на веранде стояли двое мужчин — вне всякого сомнения, полицейские из отряда шерифа. Хозяевами здесь были они, и присутствие в Кьен-Сабе врагов, участвовавших в разгроме дома, привело его в совершенный ужас.
— Нет уж, — заявил он, слезая с козел. — Не повезу я вас туда — а то еще подстрелят вас. Да и проехать нельзя — вся дорога завалена вашим добром.
Хилма спрыгнула на землю.
— Пойдемте, — сказала она, обращаясь к миссис Деррик.
Потерявшая всякое самообладание, растерянная, трепещущая миссис Деррик повиновалась, и Хилма, обойдя руины своего домашнего очага, вывела ее на тропинку, ведущую к Эстакаде и ферме Хувена.
Дорога перед домом и двор были забиты народом. Опрокинутая коляска лежала у обочины, неподалеку от дома; запутавшихся в постромках лошадей держали двое мужчин. Под дубом стояли дрожки Карахера, а рядом с ним — легкий фаэтон, принадлежавший, как было известно Хилме, доктору из Гвадалахары.
— О Боже, что тут случилось, что случилось? — стонала миссис Деррик.
— Идемте! — сказала Хилма и, взяв ее за руку, стала проталкиваться сквозь толпу, которая безмолвно расступалась перед двумя женщинами. Они вошли во двор.
— Пресли! — вскричала миссис Деррик, увидя его у входа в дом. — Пресли, что случилось? Где Хэррен? Где Магнус? Что с ними?
— Сюда нельзя, миссис Деррик, — сказал Пресли, идя им навстречу, — нельзя.
— Где мой муж? — спросила Хилма.
Пресли отвернулся и ухватился за дверной косяк, чтоб устоять на ногах.
Оставив миссис Деррик, Хилма вошла в дом. В зале было полно людей. Словно в тумане увидела она смертельно бледных Сайруса Рагглса и Бермана, понизив голоса, они озабоченно разговаривали о чем-то с Каттером и Фелпсом. В комнате въедливо пахло каким-то лекарством. На столе стоял чемоданчик доктора, лежали хирургические инструменты, синий продолговатый пакет с ватой и бинты. Люди, находившиеся здесь, разговаривали приглушенными голосами, двигались почти неслышно, и все звуки покрывал один страшный — вырывавшееся из чьей-то груди натужное, хриплое, прерывистое дыхание.
— Где мой муж? — закричала Хилма. Она оттолкнула столпившихся перед ней мужчин и увидела Магнуса, который стоял с обнаженной головой, и нескольких, лежавших прямо на полу людей. Верхняя часть туловища одного из них была сплошь забинтована; над ним, стоя на одном колене, склонился доктор без пиджака и что-то делал.
Бледный как полотно Гарнетт повернулся к Хилме.
— Где мой муж?
Не ответив ни слова, он отступил в сторону, и Хилма увидела на кровати безжизненное тело своего мужа. Она не вскрикнула. Не проронила ни звука. Подошла к кровати, села и, бережно взяв обеими руками голову Энникстера, переложила ее себе на колени. Она словно застыла в этом положении, продолжая держать на коленях его мертвую голову; невидящий взгляд ее блуждал по лицам толпившихся в комнате людей, из широко раскрытых глаз падали крупные слезы и медленно скатывались по щекам.
Когда Магнусу сообщили, что приехала его жена, он выбежал во двор. Она бросилась к нему.
— Скажи мне правду! — закричала она. — Хэррен… Он?.. Он?..
— Пока ничего нельзя сказать, — ответил муж. — Боже мой, Энни!..
Но тут же сдержался: он умел владеть собой, и сейчас было не время терять самообладание.
— Доктор осматривает его, — сказал он. — Все, что нужно, будет сделано. Крепись, Энни. Надежда не потеряна. Это был страшный день. Да будет Господь милостив ко всем нам!
Она рвалась в дом, но Магнус не пустил.
— К нему покамест нельзя. Посиди в другой комнате. Гарнетт, позаботьтесь о ней.
Однако остановить миссис Деррик оказалось невозможно. Оттолкнув мужа, она прорвалась сквозь толпу людей, окружавших ее сына, упала рядом с ним на колени и заплакала, охваченная ужасом и беспредельной жалостью.