Можно не сомневаться, что Остерман всегда сидел по уши в долгах, но относился он к этому философски. В предыдущем году у Бермана были его закладные чуть ли не на треть урожая, и в качестве процентов этот ростовщик выжал из него изрядную сумму. Несмотря на это, Остермана с Берманом не раз встречали гуляющими под руку на улицах Боннвиля. Остерман имел обыкновение похлопывать Бермана по жирной спине, приговаривая:
- Ты парень хоть куда, хоть и наел себе брюхо прямо-таки непотребное! Верно я говорю?
В тот момент когда Остерман входил с веранды, оставив на вешалке свой кавалерийский плащ и мокрую шляпу, в дверях появилась миссис Деррик. Рассыпаясь в любезностях, Остерман поздоровался с ней.
- Я на минутку,- сказала она, приветливо улыбаясь мужчинам и обводя их наивным, вопрошающим нзглядом красивых карих глаз.- Зашла поздороваться и выяснить, все ли у вас тут есть.
Она заговорила с Бродерсоном, справилась о здоровье его жены, которая была больна всю прошедшую неделю, а Остерман повернулся к остальной компании, пожимая налево и направо руки и без умолку болтая:
- Здорово, ребятишки! Здравствуйте, Губернатор! У вас, как я посмотрю, прямо племенной сбор. А, и Энникстер здесь! Здорово, Жеребец! Ну что скажешь - пыльновато сегодня, а?
Энникстер начал багроветь и, отойдя в угол, остановился в нелепой позе, опустив руки по швам, у витрины с птичьими чучелами; он обозлился на Остермана на то, что тот позволяет себе с ним вольности в присутствии жены Магнуса. Вот же пакостник! Есть у этого болвана голова на плечах или нет? И когда он научится вести себя прилично в женском обществе? Обозвать его «Жеребцом» при миссис Деррик? Ни один конюх не позволил бы себе такого; да любой батрак умеет себя лучше держать.
За обедом, который вскоре подали, Энникстер чувствовал себя не в своей тарелке, сидел надутый и отказывался от угощения, как будто мстил кому-то за свое попранное достоинство. Он сидел и строил адские планы, как он оборвет Остермана, если тот еще раз позволит себе что-нибудь подобное.
Повap-китаец приготовил на десерт черносливовый пудинг, который Энникстер и прежде не раз едал у Деррика и потому ждал его с некоторым нетерпением и даже старался очень не наедаться, чтобы оставить для него место. Такой пудинг, без сомнения, должен вернуть ему доброе расположение духа, да и за свой желудок он был сейчас более или менее спокоен и мог себе кое-что позволить.
К несчастью, пудинг подали с подливкой, которую Энникстер не выносил - густое, переслащенное сусло. И прежде чем успел он остановить китайца, тот уже плюхнул ложку ему на тарелку.
- Экая гадость! - в сердцах воскликнул Энникстер.- Терпеть не могу! Помои какие-то! Убери прочь! Уж лучше буду есть без подливки.
- Зато тебе для живота хорошо, Жеребец,- заметил Остерман.- Проскочит так, что и не заметишь. Помои, говоришь? Хорошее название.
- Знаешь, брось-ка ты меня Жеребцом называть. Помалкивал бы лучше, если Бог умом обошел; и кроме того, мне для живота это не хорошо, а плохо. Да и вообще, что ты можешь знать о моем животе? При одном взгляде на эту бурду меня мутит.
Вскоре после этого китаец убрал со стола и подал кофе и сигары. Снова появилась бутылка виски и сифон с содовой. Отодвинувшись от стола, мужчины уселись поудобней, закурили сигары и тотчас заговорили о начавшихся дождях и видах на урожай. Бродерсон производил в уме сложные вычисления, стараясь точно установить, когда он ездил к своему свояку в Юкайю, а Остерман принялся показывать фокусы с хлебными шариками. Но «Принцесса Натали», балованная кошка, проявляла беспокойство: Энникстер занял кресло, на котором она привыкла спать каждую ночь. Уснуть она не могла и вместо этого неотрывно следила за каждым его движением блестящими желтыми, прозрачными как янтарь, глазами.
Наконец Магнус, сидевший во главе стола, встрепенулся, приосанился и сказал:
- Хочу сообщить вам, господа, что я проиграл дело против железной дороги, то есть дело о тарифах. Олстин вынес решение в пользу дороги, а теперь ходят слухи, что тариф будет еще повышен.
Выслушали его с большим вниманием. На минуту воцарилась тишина. Первым заговорил Хэррен:
- Это все штучки Бермана. Чувствуется, что назревает что-то крупное, и, если так, всем ясно, кто за этим. Несомненно Берман! А кто за ним? Разумеется, Шелгрим!