Подозвав одного из десятников, он спросил, когда будет закончен амбар, и получил ответ, что к концу недели на сеновал уже можно будет сложить сено и перенести в стойла лошадей.
- Ну и повозились же вы,- сказал Энникстер.
- Да ведь дождь помешал, сэр…
- Дождь? Чепуха какая! Я и в дождь работаю! Это все выдумки ваших союзов. Тошно слушать!
- Но, мистер Энникстер, не могли же мы красить под проливным дождем. Все было бы испорчено.
- Испорчено, испорчено! Знаю я вас! Может, испорчено, а может, и нет.
Но едва десятник отошел, Энникстер громко крякнул от удовольствия. Амбар получился замечательный - удался, можно сказать, на славу! Любой другой амбар в округе свободно поместится в нем, можно подвесить его, как птичью клетку, и еще гулять вокруг.
Именно о таком амбаре Энникстер и мечтал. Удача его так обрадовала, что на время он забыл даже о Хилме.
- Вот теперь,- пробормотал он,- я и устрою здесь бал. Вот-то все ахнут!
Ему пришло в голову, что надо не мешкая разослать приглашения. Только он не знал, как это делается, и решил, что лучше будет посоветоваться с Магнусом и миссис Деррик.
- Все равно мне нужно потолковать с Магнусом насчет телеграммы от дурака Остермана,- в раздумии сказал он самому себе,- и потом я же хотел до первого
числа побывать в Боннвиле, уладить там кое-что.
Круто повернувшись и в последний раз окинув амбар взглядом, он направился в конюшню. Надо распорядиться, чтобы ему оседлали лошадь; он верхом поедет в Боннвиль и по пути заглянет в Лос-Муэртос. Можно будет все совместить - повидаться с Магнусом, Хэрреном, старым Бродерсоном, а заодно и кое с кем из боннвильских дельцов.
Вскоре он уже выехал со двора; изо рта торчала новая сигара, шляпа была надвинута на глаза, чтобы защитить их от яркого солнца, только-только поднявшегося над горизонтом. Он переехал по мосту через оросительный канал и свернул на Проселок - кратчайший путь на Лос-Муэртос мимо фермы Хувена. Проселок уходил на юго-запад в низину мимо стройного ряда бледно-зеленых ив, росших по берегу сильно вздувшегося после дождя Бродерсонова ручья, который затем нырял под Эстакаду. По ту сторону железнодорожной насыпи Эиникстеру пришлось открыть ворота в изгороди Деррика, тянувшейся вдоль границы ранчо. Он справился с этим, не слезая с лошади, которую держал в .повиновении каскадом ругательств и касанием шпоры. Въехав в ворота, он пустил лошадь рысью.
В этой части Лос-Муэртос находилась ферма Хувена - около пятисот акров, заключенных между оросительным каналом и Бродерсоновым ручьем; на половине дороги Энникстер увидел и самого Хувена, который возился с сеялкой, менял сломавшуюся шайбу. На одной из впряженных в сеялку лошадей, крепко держась ручонками за ремешок упряжки, восседала Хильда, дочка Хувена, в холщовом мальчишеском комбинезоне и грубых, подбитых гвоздями башмаках; она сидела, окаменев от гордости, с сияющими восторгом глазами, распущенные волосы трепал ветер.
- Привет, Бисмарк! - сказал Энникстер, подъезжая к Хувену.- А ты что здесь делаешь? Мне говорили, что Губернатор решил в этом году обойтись без арендаторов.
- А, мистер Энникстер! - вскричал немец, выпрямляясь.- Это есть вы? Ну, как же он без меня обойдется? Невозможно! Без меня никак нельзя. Я прямо так и говорил Губернатору. Без меня, как без руки. Это так! Семь лет я есть на этот ферма, да, сэр. Всех других можно рассчитать к тортовой матери, но не меня. Э? Што вы думайт про это?
- Думаю, что это у тебя за гаечный ключ такой диковинный,- сказал Энникстер, глядя на инструмент в руках Хувена.
- А, про это,- отозвался Хувен.- Так! Я могу рассказывайт, откуда я его взял. Посмотрите на него. Это не американский ключ. Я подбирал его в Гравелот, после того как мы задаваль французы хороший трепка. Вот так! Я был солдат в Вертенбергский полк, и мы получили приказ прикрывайт батарея принца фон Хоэнлоэ. Весь день мы лежали на брюхо в поле позади эта батарея, и снаряды из французски пушки взрывались…- Ach, donnerwetter![4] - Я думал, все снаряды, как один, взрывались прямо у меня над голова. И так целый день, ничего нет, ничего другого, только французски снаряд трах-бах и дым, и тут наша батарея стреляйт медленно, совсем как часы: эйн, цвей-бум! Эйн, цвей-бум! Совсем как часы, еще раз и еще, целый день. А когда наступала ночь, нам сказали, что мы одержали большой побед. Наверное, так. Сам я баталия не видел! Совсем не видел. Потом мы вставали и марширен вся ночь напролет, а наутро снова услыхайт те пушки, только шорт знайт, как далеко, и не мог понять, где это такое. Но это не есть важность. Очень скоро, о боже! -Тут лицо его густо покраснело.- Ach, du lieber Gоtt![5] - Очень быстро оказалось, кайзер совсем от нас близкий, и Фриц, наш Фриц тоже. И тут, клянусь Богом, я чуть не обезумел, да и весь полк: «Нoch der Kaiser! Hoch der Vaterland!»[6] Слезы выступали на глаза, я сам не знаю, почему, и солдаты плакали и пожимали руки, и весь полк строился и маршировал, высоко так поднимал головы и распо вал: «Die Wacht am Rhein»[7]. Вот что было в Гравелот.