— Почему?
— А потому, что они не могут объяснить полицейским, откуда у них взялись эти ценности. Одни приобретают картины и антиквариат, чтобы через них отмыть грязные деньги, другие покупают их на черном рынке, поэтому самим потерпевшим не выгодно обращаться в полицию. Да и знаешь, это для них не такая уж и большая трагедия. Они могут накупить себе сколько угодно новых и еще более дорогих побрякушек. На хлеб-то, думаю, у них деньги всегда найдутся. Не пропадут.
— Ты, прямо, современная версия Робин Гуда, — пошутила Лиза и широко улыбнулась.
— Разница в том, что Робин Гуд брал у богатых и отдавал бедным, а я беру у богатых и отдаю другим богатым, — засмеялся Марио.
— А ты не строишь планы на будущее? У тебя есть какая-нибудь мечта?
— Мечта? Ну… — задумался Вегерс, — может, купить лотерейный билет и выиграть целый вагон денег, не знаю. Тогда бы любая моя мечта исполнилась. Если серьезно, то я как-то и не пытался строить долгосрочные планы. А о чем, собственно, думать? О том, что меня ждет после пиццерии — тюрьма или новое, еще более унылое место работы? Мне когда-то хотелось стать мотогонщиком, но, увы — обстоятельства не в мою пользу сложились.
— А сколько тебе лет, Марио? На вид тебе не больше тридцати.
— Да, тридцать мне еще не успело стукнуть — мне неполных двадцать восемь.
— А мне полных двадцать семь — ровесники мы.
— Двадцать семь, говоришь? Думал, что двадцать четыре, не больше, — разглядывая чарующий и, действительно, моложавый лик собеседницы, ответил Марио.
— Ой, спасибо! Ты, наверное, всем девушкам подряд делаешь такие комплименты.
— Да нет. Я с комплиментами осторожен. Некоторым девушкам как скажешь из любезности, что красивые, так потом они всю жизнь живут с верой в то, что это правда. Поэтому я говорю комплименты только по-настоящему красивым.
— А своей девушке ты искренние комплименты подбрасываешь или не совсем?
— Мы с ней месяца четыре назад расстались. Так что я за это время никому еще не успел навешать лапшу на уши. А тебе я правду говорю.
— Интересный ты тип, Марио. Как-то плохо вписываешься в образ разбойника, — глядя прямо в глаза разносчика пиццы, задумчиво сказала Лиза.
— Ну, я и на образ хорошего мальчика вряд ли подойду. Да и я этим делом занимаюсь далеко не из удовольствия. У меня пока других вариантов нет. Хотя… какой-то азарт в этом, все-таки, есть. Знаешь, как бьется сердце, когда тебе наступают на пятки? Когда ты на грани фола и не знаешь, успеешь ли выкарабкаться?
— Не знаю, я до крайности пока не доходила.
— А тебе это и не надо, Лиза. Оставь это дело профессионалам… — с легкой грустью в глазах сказал Вегерс. — А вот ты сказала, что Георг знакомит тебя с нужным ему человеком и он тебя приводит в свой дом. А если тебе этот человек не нравится? Ты все равно к нему едешь?
— Ну, Георг, все-таки, мне не сутенер. Если мне кто-то неприятен, я с ним ничего делать не буду. Мне, в общем-то, не приходится делать нечто настолько противное — ведь те, с кем имеет дело Георг — разные толстосумы, с которыми мечтает быть рядом любая столичная девушка. Да и это для меня просто работа, ничего личного… А мне, кажется, уже пора идти, — посмотрев на часы, сказала Лиза, — нужно еще кое-куда зайти, пару мелких дел сделать.
— Да и я тоже должен идти, — добавил Марио и потянулся к рюкзаку и шлему.
— Давай номерами обменяемся. Если тебе вдруг будет нечего делать, смело звони. В кафе сходим, по городу погуляем. У меня сейчас свободного времени вдоволь.
— Хорошо… а Георг случайно не роется в твоем телефоне? Сообщения не читает?
— Нет, мне никто не указ, Марио. Мы с Георгом скорее партнеры, нежели любовники. У каждого полная свобода действовать, как ему хочется. К тому же, он не знает, какой у моего телефона пароль, — ехидно улыбнулась Лиза.
— Ну, тогда я спокоен, — улыбнулся Марио. — Я, кстати, послезавтра весь день свободен. Могу тогда позвонить.
— Давай, позвони…
Минуты через две молодые мужчина и женщина вышли на широкую парковку перед торговым центром и, попрощавшись, расстались. Лиза направилась к дорогому серому внедорожнику, предоставленному ей Георгом Кесселем, а Марио — к своему мотоциклу, стоявшему немного поодаль, у решетчатой ограды.
Вегерс сел на горячее седло и нацепил на голову перекрашенный шлем, проследив краем глаза отъезжающий серый автомобиль.
«Интересный парень. И хорош собой. Нет, не пиццу ему нужно возить взад-вперед… мозгов у него хватит и на нечто более серьезное… а как он меня пожирал глазами, ах! Что удивляться — какой мужчина, если он нормальный, устоит перед божественными формами мадемуазель Лизы Вайс? — с гордостью про себя думала Лиза, крутя руль, — абсолютно никакой!».
11
Следователь Муус сидел за своим рабочим столом и перебирал кипу бумаг, которая регулярно прибавляла в весе, так как почти каждую неделю в полиции регистрировалась очередная кража из какого-нибудь музея или частной коллекции.
На первый взгляд музеи выглядят очень легкой мишенью — уровень защищенности многих из них сравнительно низкий, так как хорошая защита стоит дорого и не все могут себе ее позволить (или предпочитают на ней просто сэкономить), хотя в их залах выставляются произведения искусства, стоящие сотни миллионов долларов.
В теории, украсть картину из музея очень выгодно — вырезаешь ее из рамы и быстро уносишь ноги, потом продаешь ее с большой выгодой. Но в реальности выходит совсем иначе — найти покупателя для известной картины, которую может узнать любой прохожий на улице, практически невозможно. Она может стоить баснословную сумму денег, но если ее нельзя продать, она становится для вора мертвым грузом.
Вариантов тут несколько — потребовать за картину выкуп, хотя вероятность, что его выплатят, минимальна, обменять ее, скажем, на наркотики, скостить себе срок с ее помощью, если, конечно, сыщики не найдут ее сами, но и это ничего не гарантирует — прокуроры и судьи не всегда идут на подобные сделки. Можно подождать и пока за полотно не объявят награду, но и это тоже может оказаться уловкой — ведь музей (или страховщик) попытается одновременно вернуть себе украденную вещь и при этом не заплатить ни копейки. Скорее всего, к делу подключится и полиция и тот, кто надеялся получить награду, в итоге не только останется с пустыми руками, но еще и будет иметь проблемы с законом.
Существует и еще одно, самое варварское из всех, решение — уничтожить бесценный шедевр, что ужасно не только для ее владельца, но и для всего общества, для будущих поколений. Как ни парадоксально, цена произведения искусства может быть столь высока, что за него невозможно будет получить ни ломаного гроша, обрекая его на гибель.
Работу следователя Мууса по поиску подобных шедевров нельзя было назвать ни легкой (по словам некоторых экспертов, сорок процентов украденных полотен возвращаются в течение семи лет, а если их не удается разыскать в течение десяти лет, шансы вернуть их становятся крайне призрачными), ни такой уж завораживающей. Вместо голливудских погонь и зрелищных перестрелок, полицейским нужно было точно следовать предписаниям закона и выполнять разнообразные бюрократические процедуры, что со стороны выглядело не только скучным, но и крайне муторным занятием.
Список пропавших ценностей был длинным не только потому, что злоумышленники действовали без выходных, но и потому, что в отделе Теодора Мууса, кроме него самого, было всего два штатных сотрудника. С одной стороны это было обусловлено ограниченным бюджетом полиции и нехваткой кадров, а с другой — тем, что преступления, связанные с искусством, несмотря на порой заоблачную стоимость похищенных картин, считались менее опасными для общества, чем наркотики, убийства и финансовые махинации.
Тем не менее, Муусу, которому в прошлом приходилось расследовать в основном разбойные нападения и угоны автомобилей, и его коллегам удалось за последние три года отыскать и вернуть в музеи и галереи свыше ста пятидесяти ценнейших экспонатов.