— Этот человек недавно познакомился со мной на одном светском мероприятии, на которое пригласили Кесселя. Я ему, видимо, понравилась, и он меня пригласил на обед. И знаешь, что самое интересное? Он не пытался меня затащить в постель. Вместо этого он мне показывал свой антиквариат и философствовал о том, могут ли деньги принести человеку счастье.
— И что вы в итоге решили? — хмыкнул Вегерс и отпил от коробки с фруктовым соком, — могут или не могут?
— Видимо, когда ничего другое не способно принести человеку счастье, приходится рассчитывать на деньги. А что ты считаешь счастьем, Марио?
— Ну, это сложный вопрос… — задумался разносчик пиццы и поглядел задумчиво в темное окно, — может быть, счастье — это когда тебе не приходится мучить себя подобными вопросами. Когда ты просто живешь и ни о чем не задумываешься. Мне только это приходит на ум как ответ.
— А ты задумываешься о чем-нибудь?
— Задумываюсь, — Марио пристально посмотрел на Лизу, усевшуюся за стол прямо напротив него. — Я тебе недавно сказал, что люблю тебя, а ты мне ничего так и не ответила. Вот я сижу и думаю — любишь ты меня или нет.
— Знаешь, что мне сказал хозяин ювелирного салона? Что я не раскрываю все свои мысли. И назвал меня роковой женщиной.
— Он это правильно подметил, Лиза, — Вегерс улыбнулся, не размыкая губ, — а о твоих саркастических шуточках он чего-нибудь не говорил?
— Нет, я их для тебя всегда берегу, — хихикнула девушка, — я вижу, как тебя заводит мой сарказм.
— Эх… ты не роковая женщина, а роковой ребенок, я бы сказал, — снисходительно покачал головой Марио, — а ты сама чувствуешь себя счастливой?
— Я могу примерно сказать, что такое несчастье, а вот с определением счастья могу и ошибиться. Слишком оно какое-то скользкое и непостоянное. Но ты можешь осчастливить меня прямо здесь и сейчас.
— И что мне нужно для этого сделать?
— Ой, вы мужчины, прямо, как малые дети — все вам нужно объяснять, сами догадаться не можете! Скажи: «я тебя люблю, Лиза». Неужели это так трудно? — улыбнулась Лиза.
— Я в прошлый раз как сказал тебе это, так ты стала объяснять, какая сложная штука эта любовь.
— А, ну, понятно, прошла твоя любовь. А я-то думала, что ты искренне признавался мне в любви. — изображая обиду, сказала Лиза, — вздор эта ваша любовь, да и только!
— Я тебя ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ! — громко повторил Марио, встал резко из-за стола и, взяв свою возлюбленную на руки, понес ее в гостиную, — а сейчас тебе пора в постель, вредина ты моя ненаглядная, уже почти полночь!
— Сказку прочитаешь на ночь? — смеясь, спросила Лиза.
— О, конечно же, будет сказка! Я прочитаю тебе сказку про злого и страшного серого волка, мой пушистый зайчик!
— Ах, как же я боюсь волков! — оказавшись на диване, в объятиях разносчика пиццы, воскликнула Лиза и звонко засмеялась.
Сегодня снова выдался пасмурный день. Слабыми порывами дул противный, весьма прохладный ветер, временами накрапывал слабый дождь, с обеда безуспешно пытаясь перейти в непрерывный ливень.
По тесной улице между двумя старыми каменными домами проехал черный лимузин и остановился в проходной арке. Задняя правая дверца открылась, и на улицу вышел пожилой мужчина невысокого роста, одетый в черный костюм под темно-серым плащом, с черной фетровой шляпой на голове и черными очками.
Прихватив с собой чемоданчик и скромную охапку цветов, черная фигура, в которой, при внимательном рассмотрении, можно было узнать Симона Имиса, вышла из тени арки, раскрыла зонтик и пошла по тротуару, переступая через многочисленные лужи.
Ювелир прошел два квартала, хотя, казалось бы, логичнее и разумнее было бы пересечь это расстояние на колесах, тем более ничего этому не препятствовало. Но господин с зонтиком умышленно выбрал более неудобный вариант, так как не хотел, чтобы камеры наружного наблюдения (их количество на городских улицах постоянно увеличивалось, причем зачастую было непонятно, кто их ставит, и где потом хранятся записи) засекали его лимузин, и, точнее, место, в которое хотел попасть его владелец.
Имис сделал еще один поворот и оказался у раскрытых решетчатых ворот Центрального кладбища. Ювелир немного наклонил вперед зонтик, используя его как заслон не только от дождевых капель, но и от объективов камер, зорко следивших за входом. Он спокойно прошел мимо будки скучающего охранника, не обратившего особого внимания на черный нескладный силуэт с зонтиком и чемоданчиком, и направился к одному из участков в глубине кладбища.
Минут через десять господин в темно-сером плаще, петляя по тесным асфальтовым дорожкам, дошел до мемориала, посвященного имагинерским солдатам, погибшим в Первую мировую войну, и остановился, чтобы передохнуть и разведать обстановку. Вслед за этим ювелир положил цветы у подножия гранитного обелиска, за которым аккуратными рядами в низкую траву были вбиты сотни белых крестов с фамилиями солдат, постоял несколько секунд, не переставая при этом вертеть глазами по сторонам, затем повернулся и, пересекая асфальтовую дорожку, подошел к деревянной скамейке напротив мемориала.
Имис сел на скамейку, прикрываемую от моросящего дождя плотной листвой одинокого дуба, положил возле себя черный чемоданчик и вздохнул. Со стороны его действия выглядели вполне естественно и не вызвали бы у случайного прохожего никакого подозрения, однако истинной целью появления ювелира в этом месте было отнюдь не возложение цветов у памятника, к которому он не имел ни малейшего отношения. Во-первых, останков его родственников здесь не было, во-вторых, посещал он (да и то раз в год) только могилу своей тети, которая была захоронена на кладбище в совсем другом районе столицы.
Солдатский монумент привлек Имиса, в первую очередь, своей удаленностью от главных аллей кладбища, на которых почти всегда были люди, к тому же растительность вокруг, в том числе и дуб, хорошо перекрывала обзор и не позволяла издалека разглядеть, что делается около скамейки. Однако важнее всего было то, что на этом участке не велось видеонаблюдения, то есть, не могло остаться никаких свидетельств о действиях мужчины с зонтиком и чемоданчиком.
Ювелир положил чемоданчик на колени, открыл замки и, оглянувшись по сторонам, достал голубой пластиковый пакет для мусора, в котором была завернута копия эскиза нагой девицы, сделанная уличным художником по его заказу. Копия, попав в руки Имиса, однако претерпела некоторые изменения — деревянная рама была удалена и выброшена, также была удалена и подпись Андрея, уличного художника, оставленная на задней стороне эскиза, нарисованного на картонной планке.
Ювелир снова опасливо стрельнул глазами влево и вправо, наклонился вперед, поставил чемоданчик на мокрую траву перед собой и сунул голубой пакет под скамейку. Вслед за этим, сохраняя полное спокойствие, он поднял с земли чемоданчик и ускоренным шагом пошел к выходу. Дождь в это время постепенно начал усиливаться.
Темный невысокий силуэт, спрятавшийся под зонтиком, снова мелькнул между распахнутыми железными воротами Центрального кладбища и исчез, не привлекая внимания охранника в будке, читавшего в это время газету.
Перед тем, как вернуться к своему лимузину, Имису нужно было сделать еще одно маленькое, но очень важное дело. Немного изменив маршрут на обратном пути, он подошел к ближайшему таксофону, надел кожаные перчатки, достал из внутреннего кармана пиджака маленький прибор для изменения голоса, купленный по дешевке в магазине электроники, прикрепил его к грязной телефонной трубке (этот фокус он случайно подсмотрел в одном фильме про шпионов) и набрал номер полиции.
Услышав голос диспетчера, Имис сообщил искусственным голосом, что украденный эскиз Леонарда Эуса находится под скамейкой на Центральном кладбище, затем бросил трубку, снял с нее маленький электронный прибор, чтобы потом уничтожить его, и быстро захлюпал по лужам в сторону проходной арки, где его должен был подобрать его водитель.