У дома были вполне себе современные окна, достаточно крупные. От каждого в стороны открывались железные ставни. И дверь была не деревянная, а железная. То есть было от кого закрываться в этом месте.
Трава по пояс, мы через неё прошли на широкое крыльцо, где стояло мощное кресло-качалка.
Дверь оказалась открытой.
Дом встретил полутьмой, прохладой и ужасной заброшенностью.
Зал с большой печью из оранжевого кирпича, несколько дверей в другие помещения. Стол старинный с лаками, как у моих родаков. Но здесь всё было грязное, на полу валялся необъятный чугунок, его «собратья» поменьше на печи. Кости, сломанный стул, два помятых ведра из нержавейки. Листы какой-то книги.
Я подняла один и прочитала на жёлтой помятой бумаге текст. Нашла имена героев. Октав Муре. Это книга Эмиля Золя «Дамское счастье». Вот так вот в этом месте с литературой, а я, дура, на филолога три года отучилась.
Мирослав зашвырнул вещи в одну из комнат, и я услышала хруст моего несчастного ноутбука.
Со всех ног побежала туда.
Комната большая. Кровать рассчитана на восемьдесят и сто восемьдесят килограмм семейного веса, такая массивная, что я на время замерла. На ней накиданы одеяла и подушки. Из мебели ещё имелся огромный деревянный сундук. Рядом с ним в полный рост Мирослава Андреевича зеркало в деревянной оправе.
Я взглядом по потолку прошлась – электричества в доме не было, зато водились какие-то пауки.
– Там мой компьютер. – Кашляю, потому что в горле пересохло.
– Здесь? – поинтересовался Мирослав, и со всего маха сапожищем по моему рюкзаку.
Глаза зажмурила, себя попыталась в руки взять. Как будто по мне сейчас ногой вдарили.
Не было в моей жизни ни насилия, ни принуждения. Козлов – это первая неприятная история. Я морально не готова покориться и вести себя тихо. И хотя внутренние резервы подсказывали, что нам надо как-то выживать, я как заорала:
– Блядь! Ты что творишь?!
Мирослав поморщился, поднял рукой мой рюкзак и разорвал ручищами на две части, швырнув остатки ноутбука на кровать.
– Убери здесь! – рявкнул он.
– Да пошёл ты на хер, – заныла я, глядя, как моя несчастная техника брякает, падая на пол своими останками.
– Что? – Он оказался рядом, ухватил меня за горло своими жуткими сильными пальцами и пришпилил к бревенчатой стене.
Я с ужасом уставилась на него, вцепилась ногтями в его руку, желая насквозь проколоть.
Мои пальцы начали пульсировать. Я почувствовала, как растут когти, как протыкают живую плоть.
Я проколола его руку!
Рвала изо всех сил.
Потекла кровь из его запястья.
Я почувствовала запах. Это немного будоражило, и появилось очень странное желание – лизнуть. На вкус попробовать кровь…
Животное желание, ненормальное.
Но мужика не смутило, что я его калечу. Ему даже понравилось, что отобразилось на счастливой физиономии. Он свободной рукой откинул волосы с лица и быстро залез мне под юбку.
Сорвал трусики.
Это только в любовных романах и некачественном кино любовники безболезненно срывают трусики с девушек. Видимо, героини нижнее бельё из туалетной бумаги носят. Мои же шёлковые порезали бёдра.
Я уроду за это все руки исполосовала до мяса.
Мирослав Андреевич заревел. Поменял тактику. Юбочку мою в клочья изорвал, перехватил двумя руками запястья.
Но у меня ещё педикюр. Рыча, стала когтями на ногах царапать его волосатые ножищи.
Насильник недолго думая меня на пол обронил, всё так же держа окровавленной рукой запястья. Не давал свободы. Я металась, рвалась. Начала кричать.
Он ненавидел громкие звуки. Заткнул рот широкой ладонью и навис над моим лицом. Пару его мощнейших движений, и он у меня между ног.
– Будешь кричать – зубы выбью, – предупредил урод. Дышал носом, тяжело, возбуждённо. Неожиданно взял и лизнул мою щёку шершавым, нереально длинным языком.
Ладонь со рта моего убрал и рывком разодрал маечку с лифчиком.