Пушкин продолжает поясничать:
– В этой услужливости – бессмертие наших подоночных дел. Вы-то еще молодой… жизни до конца не знаете… Писяко-сисяко хотите?
Козырев приоткрывает туманные глаза:
– Птица в клетке что? Не поет. Я в мужских руках не писаю. Вера, правильно?
Группа скрывается в подъезде.
4. Пора! Лиза уже достала веревку!
Куда привезли Козырева? Его привезли к бывшей жене Маргарите. Рита тоже впала в летаргический сон года два назад. В свое время она жадно поглощала сериал «О, смазливчик!»
Для своих 35 лет Рита выглядит пожалуй несколько старовато. Как всегда рядом топчется Лиза. Переводчица держит Риту за руку и синхронно переводит:
– Ты получил записку, Роман? Это мое последнее послание.
– На той неделе ты говорила то же самое, – Козырев прикладывается к фляжке с коньячком.
– Я не могу уйти, не сказав тебе в лицо все! Ты понял ее глубинный смысл?
– Да. Я должен тебя повесить. Ты уже не можешь жить. Нет цели, так? Кстати, сколько раз ты вешалась в этом месяце? Раз пять? А в прошлом? Ты что – бессмертная?
Переводчица раздражена:
– Я не могу перевести это по этическим соображениям.
– А почему ее суицидом должен заниматься я? Это этично?
– Вы забываете, Роман Григорьевич, что у нее никого нет. Ни любовников, ни мужа, только Вы.
– Мы в разводе уже семь лет!
– Но она до сих пор считает, что Вы должны любить ее!
Не получив ответа, она берет интонацию Риты:
– Что ты думаешь по поводу моего послания?
Лиза из ридикюля достает блокнот:
– Записывать?
– Поздно думать, мне надо поторопиться с веревкой. На след могут напасть детективы. Так поторопимся?
Переводчица к чему-то как бы прислушивается, тихо произносит:
– Похоже она плачет…
После паузы снова берет интонацию Риты:
– Ты не повесишь меня, пока не скажешь, что ты думаешь по этому поводу. Неужели тебе нечего сказать с того времени, когда ты перестал видеть мои глаза… перестал слышать шелест моих волос… видеть ямочку на щеке…
– Дорогая, нам надо поторопиться, так мы никогда…
– Я отказываюсь!
– Это уже не смешно. Лиза уже достала веревку.
Лиза в самом деле достает из ридикюля веревку, Козырев набрасывает веревку на шею Риты.
– Ах, оставьте это дешевое комедиантство. – Переводчица снова раздражена. – Надоело.
– Должна же она когда-нибудь увидеть лицо Бога. Маргарита, ты готова?
В голосе переводчицы сарказм:
– Она еще не сказала последнее слово…
Она нервно встает:
– Я отказываюсь работать, отказываюсь! Я не могу работать с психами!
Переводчица отходит к открытому окну, закуривает.
– Я тоже псих? – интересуется Козырев.
– Хуже.
Козырев не мешает ей больше курить. Переводчица, успокоившись, садится к Рите, берет ее за руку, оборачивается к Козыреву:
– Я понимаю Ваше горе, но меня тоже надо понять… Маргарита спрашивает: Лиза – секси?
– Нет.
– Она блондинка?
– Она лысая.
– Какого она роста?
– Метр сорок четыре.
– Какая у нее талия?
– Метр сорок четыре… или около того. Какая ей разница в конце концов ТАМ?
– Вы можете уступить покойнице? Покойнице-женщине? Рита говорит: я не могу пойти вешаться до тех пор, пока не узнаю, прочитал ли ты все остальное, что было в записке.
5. Почему люди впадают в летаргический сон?
Как всегда Клинику Сна профессора Майера не забывают журналисты. Вот и сегодня группа журналистов и несколько врачей поднимаются по лестнице. Впереди представители Федеральной Спецкомиссии – специалист по биоэнергетике Козин и человек в штатском по фамилии Артуров. Замыкает шествие профессор Хольт Майер, с ним его переводчица с русского на немецкий (и обратно) Хильда.
Козин в который раз уже отвечает на один и тот же вопрос:
– Итак, что это может быть? Это может быть брешь между параллельным миром и нашим. Вполне возможно, что смазливый киноартист Алексей Синица является биологическим проводником иной энергии в наш мир.
– Зачем, вообще, показали этот сериал? – с удивлением спрашивает девушка-журналист.
– Но кто ж мог знать, что женщины после него будут впадать в летаргический сон?
Артуров добавляет:
– Кстати, не только женщины. Среди пациентов – один трансвестит и один мужчина преклонного возраста… Это господин Перепечкин.
– Господин Перепечкин – гей?
– Нет. Господин Перепечкин – исключение подтверждающее правило.
Довольно смущенно молоденький журналист спрашивает:
– Скажите, надо обязательно испытать волнение… эротического свойства… к Алексею Синице, чтобы стать летаргиком?
– Да. Все уснувшие признаются в этом врачам. За исключением господина Перепечкина.
6. Господин Перепечкин точно не гей!
Не гей, – именно так! Ведь богатый коллекционер антиквариата Иван Михайлович Перепечкин хочет жениться. Он и при жизни хотел, а тем более сейчас. Это доподлинно известно…
Его палата – самая большая. В ней – широкая двуспальная кровать (хм…), просторные диваны для гостей, небольшая дорогая библиотека-салон, где нередко вечерами вслух читаются стихи.
А вот и сам он, старик Перепечкин, в шикарном двухместном электрокресле – одет с иголочки. Иван Михайлович любит роскошь и может себе позволить менять костюмы хоть каждый день. Он и при жизни был большой щеголь, а уж тем более сейчас…
На его плече – попугай-жако Иннокентий. Рядом со стариком – лучшая переводчица Клиники Любаша. Она держит в руке огненный парик и довольно яростно, бесцеремонно его начесывает.
Прежде чем водрузить парик на плешь старика, Любаша плюет на пальцы и приклеивает одинокий вихор к его лысине. Все это рассеянно наблюдают две пожилые (к 50-ти) дамы. Это любовь Семеновна – гендиректор клиники (внушительная и авторитетная) и Ксения Михайловна.
Ксения Михайловна снова и снова уточняет, словно не веря счастью:
– Так он мечтает жениться? А не просто, побаловаться, значит… Ну, по-молодежному, так сказать, быстренько…
Любаше не занимать озорства:
– Куда уж тут по-молодежному…
Хихикнув, указывает на пах:
– Есть тут чем побаловаться? Вы совсем облысели, что ли?
Иннокентий вздыхает о тщете земной суеты:
– Господибожемой…
Ксения Михайловна строго одергивает переводчицу:
– Любаша, а Вы без пошлостей, пожалуйста. Женитьба – шаг серьезный. И это здесь ни при чем.
Любовь Семеновна внимательно разглядывает фото претендентки:
– Что это у Вашей Анжелы одно ухо вроде как пельменем? Второе тоже?
Любаша уходит в туалет, на пороге роняет:
– Я на минутку…
– Ухо пельменем? Просто ракурс невыгодный. А потом – он же все равно слепой…
Иннокентий тянет голову, чтобы заглянуть в фотографию. Снова вздыхает:
– Господибожемой…
Любовь Семеновна бурчит:
– Ну, слепой… А я на что?
– Извиняюсь, хотела сказать глухой.
– Глухой… А я на что?
– Слепой или глухой, а все равно подавай первый сорт, так? Эта кофточка Вам так к лицу…
– Если бы первый. От высшего тоже не откажется.
Иннокентий почему-то впадает в ужас:
– О темпора, о морес!
Любовь Семеновна замахивается на птицу:
– Опять за свое?
Поясняет:
– Говорит, застегни ширинку. Где ты тут видишь ширинку?
– Ну, он же по-английски… Нам-то что?