Мы снова остановились у светофора, совсем рядом с рестораном «Свежий след». Путь неблизкий, сказал я себе, будут другие светофоры, я еще успею покинуть эту машину. Мне было не впервой: я дважды выпрыгивал из машины, которая отвозила меня в воскресенье вечером в коллеж, а позже, лет в двадцать, повторил опыт, оказавшись в компании нескольких человек в «шевроле», водитель которого был пьян. К счастью, я сидел рядом с дверцей.
— Вы действительно не хотите вернуться домой? — снова спросил я у мадам Юберсен.
— Не сейчас. Завтра, когда будет светло.
Мы подъехали к опушке Булонского леса, и мадам Юберсен закрыла глаза. Я проверил, не заблокирована ли дверца изнутри, как это бывает иногда в ночных такси. Нет. У меня еще было время, чтобы решиться.
У Порт-д’Отей голова мадам Юберсен упала на мое плечо. Она уснула. Если я выпрыгну из машины сейчас, надо сделать это без резких движений, тихонько скользнуть по сиденью и не хлопнуть дверцей. Ее голова, такая легкая на моем плече, казалась знаком доверия с ее стороны, и мне было совестно это доверие обмануть. Порт-де-Сен-Клу. Сейчас мы пересечем Сену, въедем в туннель и оттуда на Западную автостраду. Светофоров больше не будет.
В ту пору моей жизни и даже раньше, с одиннадцати лет, побеги играли в ней большую роль. Побеги из пансионов, бегство из Парижа ночным поездом накануне дня, когда я должен был явиться в казарму Рейи для прохождения военной службы, встречи, на которые я не приходил, ритуальные фразы, позволяющие улизнуть: «Минутку, я схожу за сигаретами…», и это обещание, которое я давал десятки и десятки раз, ни разу его не сдержав: «Я сейчас вернусь».
Сегодня меня мучит за это совесть. Хоть я и не слишком склонен к самоанализу, мне все же хочется понять, почему бегство было в каком-то смысле моим образом жизни. И довольно долго, пожалуй, до двадцати двух лет. Можно ли уподобить это детским болезням с такими забавными названиями: коклюш, ветрянка, скарлатина? Меня интересует не только мой личный случай, я всегда мечтал написать трактат о бегстве в манере французских моралистов и мемуаристов, чьим стилем я так восхищаюсь с детства: кардинала де Реца, Лабрюйера, Ларошфуко, Вовенарга… Но единственное, в чем я могу отчитаться, это конкретные детали, точное время и место. Помню, в частности, тот день, летом 1965-го, когда я стоял у барной стойки тесного кафе на бульваре Сен-Мишель, непохожего на другие кафе квартала. Здесь не были завсегдатаями студенты. Длинный бар, как на Пигаль или Сен-Лазаре. В тот день я понял, что меня несет по течению и, если я немедленно что-то не предприму, затянет в стремнину. Вообще-то я был убежден, что ничем не рискую и пользуюсь своего рода неприкосновенностью как ночной зритель, — так назвал себя один писатель восемнадцатого века, исследуя тайны парижских ночей. Однако на сей раз любопытство завело меня слишком далеко. Я почуял опасность. Надо было исчезнуть как можно скорее, если я не хотел нажить неприятности. Этот побег был для меня важнее всех прочих. Я достиг дна, и оставалось только хорошенько оттолкнуться, чтобы всплыть на поверхность.
Накануне произошло событие, на которое я намекнул двадцать лет спустя, в 1985-м, в главе одного романа. Так я избавлялся от бремени, написав черным по белому некое полупризнание. Но двадцать лет — слишком короткий срок, еще были живы свидетели, и я не знал, через какой промежуток времени правосудие прекращает преследовать виновных или сообщников, раз и навсегда предавая их амнистии и забвению.
Та, кого я встретил впервые несколькими неделями раньше и чье имя не решаюсь назвать, — и пятьдесят лет спустя я все еще опасаюсь подробностей, которые позволили бы опознать ее, — позвонила мне поздно ночью в том июне 1965-го и сообщила, что случилось «несчастье» в квартире Мартины Хейвард, по адресу 2, авеню Роден, где мы познакомились и где собиралась по воскресеньям разномастная публика, — эта Мартина Хейвард называла их всех «полуночниками». Она умоляла меня приехать.
В гостиной лежало на ковре тело Людо Ф., самого мутного персонажа в этой компании «полуночников». Она убила его «случайно» — по ее словам, — в ее руках выстрелил револьвер, который она «нашла в шкафу за книгами». Она протягивала мне это оружие, уже убранное в замшевую кобуру. Но почему она оказалась ночью одна с Людо Ф. в этой квартире? Она обещала мне все объяснить, «когда мы будем подальше отсюда, на свежем воздухе».