Я взял ее с полки и машинально открыл. На первой странице была дарственная надпись: «Тебе. На память об ангелах. Межев. Шаг в пропасть. Ирен» — крупный почерк, синие чернила. Мадлен Перо заметила, что я прочел ее, и как будто смутилась. «Прекрасный роман, — только и сказала она. — Но у меня есть другие книги для вас обоих». Последнюю фразу она произнесла непререкаемым тоном. Однажды вечером она положила на красный диванчик между мной и Женевьевой Далам книгу под названием «Встречи с замечательными людьми». Это название и слово «встречи» сегодня, пятьдесят с лишним лет спустя, внезапно заставили меня задуматься над одной деталью, которая до сих пор как-то не приходила мне в голову. Я никогда не искал, как многие мои ровесники, встречи с четырьмя или пятью властителями умов, царившими тогда в университетских аудиториях, и не стремился стать учеником одного из них. Почему? Будучи студентом-призраком, я должен был бы естественным образом обратиться к некому проводнику, ибо жил достаточно одиноко и в некоторой растерянности. Я запомнил только одного из этих властителей, мы встретились с ним однажды ночью, в поздний час на улице Колизей. Я скорее ожидал бы встретить его в университетском квартале. Меня поразила его шаткая походка, а еще больше полный печали и тревоги взгляд. Мне показалось, что он заблудился. Я взял его под руку и довел, по его просьбе, до ближайшей стоянки такси.
Я очень быстро догадался, что «доктор Перо» имеет влияние на Женевьеву Далам. Однажды, когда мы выходили от нее вечером, уже пройдя через сад, она поведала мне, что Мадлен Перо посещает некую «группу» — что-то вроде тайного общества, — где занимаются «магией». Большего она сказать мне не могла, потому что сама толком не знала. Мадлен Перо намекала на существование этой группы, но всегда туманно: должно быть, она хотела понаблюдать за ее, Женевьевы Далам, реакцией, прежде чем затронуть животрепещущую тему. Но мне показалось, что Женевьева Далам знала больше, чем хотела мне сказать, особенно после того как она обронила такую фразу: «Ты мог бы поговорить об этом с ней». Мы шли вдоль ограды к церкви Сен-Жак-дю-От-Па. «Да, тебе надо с ней об этом поговорить». Меня удивила ее настойчивость. «Ты давно ее знаешь?» — спросил я. «Не очень давно. Познакомилась с ней как-то, это было днем, в кафе возле ее дома, напротив Валь-де-Грас». Она, казалось, готова была добавить еще какие-то подробности, но промолчала. Мы вышли на широкую улицу, что тянется вдоль современных зданий Высшей нормальной школы и Высшей школы промышленной физики и химии: при виде их кажется, будто вы заблудились в чужом городе за границей — в Берлине, Лозанне или даже в Риме, в квартале Париоли, — все так незнакомо, что начинает казаться сном, и уже впору спросить себя, вы ли это. «Нет, правда, тебе надо с ней поговорить», — повторила Женевьева Далам встревоженным голосом, будто посылала мне сигнал SOS. «Она введет тебя в курс…» Я хотел было спросить: «В курс чего?», но мне показалось, что такой вопрос в лоб еще усилит ее неловкость; было ясно, что она в самом деле находится под сильным влиянием «доктора Перо». «Конечно, я с ней поговорю. — Я постарался сказать это спокойно и даже равнодушно. — В следующий же четверг, когда мы придем к ней. Меня очень интересует эта женщина. Она кажется такой умной. Мне любопытно узнать побольше».
Мы подошли к ее отелю. Она как будто успокоилась. Улыбнулась мне. Думаю, она была мне благодарна за мой ответ и поверила, что мне не терпится узнать побольше. А я и вправду сказал это от чистого сердца. С детства и отрочества я испытывал острое любопытство и особую неодолимую тягу ко всему, что касалось тайн Парижа.
Но я не стал дожидаться следующего четверга, чтобы «узнать побольше». Однажды утром, проводив Женевьеву Далам от ее отеля до студии «Полидор», я сел в метро, поехал в обратную сторону и от станции «Сансье-Добентон» пешком дошел до Валь-де-Грас.
Я открыл калитку и без колебаний пересек сад. Только подойдя к двери, подумал, что надо было бы позвонить Мадлен Перо и спросить, может ли она меня принять.
Меня удивил тембр звонка, которого я почему-то не замечал, приходя к этой двери с Женевьевой Далам: тоненькая, приглушенная трель, то и дело грозившая оборваться, такая тихая, что я жал и жал на звонок, не уверенный, что Мадлен Перо услышит это позвякивание, если она в дальней комнате.